Галина Евдокимова - Самая страшная книга 2015 (сборник) Страница 15

У нее не выйдет. У нее ничего не выйдет: мне нравится совершенно иной тип. Совершенно. У нее никогда не получится стать шведкой – просто потому, что она не понимает, кто это. Она пытается уловить смутные черты, да – и я даже вижу, как они мелькают у нее на лице, – но от этого она становится невероятно жуткой…

– Я хочу забрать собаку, – сказал я.

Она прижала пса к себе.

– Отдай его мне.

Ее лицо исказилось – но в злобе ли или же в мольбе?

И она быстро отступила в темноту.

И тут я понял.

Боже мой, как же действительно страшно и одиноко было этому несчастному духу в нашем мире! Какой хаос творился в ее голове – и как бесплодно пыталась она хоть как-то все систематизировать. Она не могла понять, что ее окружает – и как с этим быть. Она пыталась сравнивать происходящее со знакомыми ей столетиями вещами – но даже те вещи изменились настолько, что она не могла с этим справиться.

Духи не злы, нет. Они просто испуганы, потеряны. И им нужна наша помощь. Они ищут нашу помощь – как могут, как умеют. И не их вина, что мы тоже боимся их.

И их обида уничтожает нас – и лишает их возможности жить в мире.

Эти мысли бились в моей голове – и я не мог понять, принадлежат ли они мне или же она рассказывает мне все это.

– Я помогу тебе, – сказал я вслух. – Я понял тебя – и я помогу тебе.

«Хорошо», – прошелестело то ли вокруг, то ли в моем мозгу.

– Я расскажу тебе про этот мир. Не все, ты сама понимаешь, что я всего не знаю.

«Понимаю».

– Но хотя бы основы. И скажу, где и как найти остальное.

«Хорошо».

– Но я хочу кое-что взамен.

«Взамен?»

– Мне кажется, что это будет справедливо.

Молчание.

Я похолодел. Неужели я провалил переговоры?

– Мне нужно совсем немногое! – спешно выкрикнул я.

«Немногое?»

Уф, кажется, она еще тут. Хотя как она может быть не тут, когда я в ее голове – или что там может быть у духов?

– Я пришел за этим.

«За этим?»

Мне показалось, что разговор превращается в обычное эхо, что ей неинтересно меня слушать. То ли она поняла, к чему я клоню, то ли я ей надоел.

– Мне нужна собака!

«Собака».

– Та самая, которую ты забрала! Душа моей племянницы.

«Племянницы».

– Дочери моей сестры.

«Сестры».

– Отдай мне собаку – и я расскажу тебе все. Все, что смогу рассказать.

Молчание.

– Тебе никто больше не расскажет этого.

Молчание.

– Никто не сможет рассказать тебе этого – потому что никто больше не знает, что тебе это нужно.

Молчание.

Я ждал, затаив дыхание.

«Хорошо», – наконец прошелестело.

Из темноты выскочила собака. Я вцепился в ее шерсть и закрыл глаза.

«Рассказывай».

Я рассказывал очень долго, взахлеб, перепрыгивая с одного на другое.

И при этом чувствовал, как что-то копошилось у меня в голове.

Я говорил, а оно копошилось.

Я делал паузу – а оно копошилось.

Это длилось вечность.

А потом вечность закончилась.

«Хорошо», – мне показалось или же в шелесте прозвучало удовлетворение?

Я открыл глаза.

Помещение было совсем другим. Все стало… правильным? Ровным? Нормальным? Предметы обрели верные очертания, рисунки на стенах – четкие края, и краски перестали быть словно разведенными в грязной луже.

– Я рад, что помог тебе, – честно сказал я. Наверное, так себя чувствует врач, излечивший пациента. Может, мне и правда потом пойти в психотерапию?

«Хорошо».

– Я могу идти?

«Хорошо».

Кажется, она меня теперь не слышала – и не слушала.

Я прижал собаку к груди – ту трясло мелкой дрожью – и стал пятиться назад.

«Хорошо».

Что-то вязкое обволокло меня, и я, как был, спиной вперед, провалился в пустоту.

Теперь бы я описал профессора как «очень старый».

– Ну как, – взбудораженно спросил он, – получилось?

Я посмотрел на свои руки. На них была пыль. А еще известка. А еще на них таял снег.

– Н-не знаю, – честно сказал я.

– Что там было?

– Она отдала мне собаку.

– Отдала? Сама?

– Да.

– Ты не убил ее? – Он перешел на «ты», но я постеснялся поправлять его.

– Кого? Собаку?

– Ее, идиот, ее! Жезтырнак!

– Нет.

– Странно, – задумался он. – Хотя… может, все дело в том, что ты неместный. Может, на вас действуют иные правила…

– А как Сашка?

– Спит. Спит уже минут пятнадцать как.

– А сколько я там был?

– Полчаса.

Фотоаппарат мы завернули сначала в салфетку – а потом в плотную скатерть. Разбили его молотком, и я зарыл все под окнами профессора. Туда же, в эту же ямку, я бросил и разломанную предварительно карточку.

– Думаю, что все теперь в порядке, – сказал карлик мне, когда мы прощались.

– Надеюсь, – ответил я.

– Но все-таки… почему она так просто отдала вам собаку? – задумчиво спросил он.

С ним мы больше не виделись.

Сашка окончательно выздоровела к вечеру того же дня.

Вскоре вернулись ее родители.

Она ничего не рассказала им – и я, разумеется, тоже.

Ничего странного в квартире больше не происходило.

Ноутбук я забрал из ремонта так и не починенным.

А потом мы уехали из этого городка.

С тех пор прошло уже полгода.

Я купил себе новый фотоаппарат и фотографирую так же часто.

Ничего странного не происходит.

Поначалу меня мучил тот последний вопрос старика – и я жалел, что не рассказал ему все. Может быть, тогда бы он объяснил мне, почему она так просто отдала мне собаку.

И особенно этот вопрос мучил меня потому, что мне казалось, будто я продешевил.

Что я дал ей нечто настолько невероятно большое и важное, что жизнь моей племянницы ее перестала интересовать. Что-то, что на самом деле стоило гораздо, гораздо больше.

И что-то, что я ни в коем случае не должен был давать.

А может быть, и нет.

Может, я просто спас племянницу.

Вот и все.

Лето уже прошло, практически закончилась и осень, и ветер гоняет пожухлую листву на улицах вместе со снежной поземкой. Темнеет теперь рано – полумрак уже постепенно заливает улицы и разрывается зажигающимися то там, то здесь окнами.

В фотоателье тихонько жужжит компьютер и мурлычет музыка из колонок.

Фотограф, парень с неухоженной бородкой, закинув ноги на подлокотник, небрежно развалился в кресле и что-то набирает на телефоне.

Вдруг он поднимает голову и чуть не падает на пол.

Перед ним стоит девушка, прячущая лицо в шубу.

– Я в-вас и н-не слышал, – заикаясь, произносит парень. – Что ж в-вы даже не постучались. Мы вот-вот закрываемся…