Деннис Уитли - Им помогали силы Тьмы Страница 16

— Короче, я понял только, что ты наотрез отказываешься покинуть это проклятое место, которое нечестивый Малахия превратил в вертеп и средоточие сил Тьмы.

— Ты правильно понял. В интересах дела я остаюсь. Но не стану винить тебя, если, раз уж ты так сильно настроен против хозяина, уйдешь по-английски. К утру я придумаю какой-нибудь благовидный предлог, чтобы объяснить всем твое исчезновение.

— Нет уж, дудки, друг сердечный, — обиделся Купорович. — Если ты твердо решил остаться, то я тоже остаюсь. Ты что, не знаешь, что ли, что и сам Сатана не заставит меня бросить друга в беде? Но учти, с этого самого момента я буду усердно молиться Николаю Угоднику, чтобы он укрепил нас в вере и защитил от Лукавого.

— Спасибо, Стефан. — Грегори с чувством хлопнул Купоровича по плечу. — Другого я от тебя, признаться, и не ждал. Ничего, мы с тобой кого угодно — хоть самого Сатану — проведем и осилим. А уж об этих тупоголовых нацистах и говорить нечего — главное, что мы вместе. Ну ладно, давай пока оставим до утра наши проблемы и поспим хоть немного, чтобы завтра встретить новые невзгоды во всеоружии и со свежей головой.

На следующее утро, когда Грегори с Хуррем фон Альтерн беседовали о чем-то позади господского дома, во двор въехала старая, но мощная машина. Из автомобиля вылез высокий и розовощекий мужчина лет сорока, одетый в хороший, добротный выходной костюм. Грегори по наивности считал, что нацистским шишкам полагается носить на людях форму, и поначалу не признал в этом госте офицера СС, но он недолго оставался в неведении, поскольку мужчина, подойдя к ним, вскинул правую руку и заорал: «Хайль Гитлер!». Грегори и Хуррем ничего другого не оставалось, как только последовать его примеру и рявкнуть в ответ. Затем женщина представила Грегори господина штурмбаннфюрера Германа Гауффа и пояснила, что Грегори — старый друг ее покойного супруга, недавно вернулся после прохождения гарнизонной службы из Норвегии и теперь любезно согласился провести часть отпуска у них в имении. Гауфф дружелюбно заулыбался, продемонстрировав хорошие зубы, и промолвил:

— Надеюсь, вы не разочаруетесь, господин майор, в своем выборе места для отпуска. Правда, как мне кажется, гарнизонная служба в Норвегии, должно быть, показалась вам довольно скучным времяпрепровождением, и я удивлен, что вместо того, чтобы весело развлечься в добром старом Берлине, вы предпочли отправиться в нашу глухомань.

Грегори также дружелюбно улыбнулся.

— Не так давно я, пожалуй, именно так бы и поступил, но у меня, к сожалению, возникли осложнения с сердцем, вот доктора и запретили мне всякие бурные треволнения, прописав деревенский воздух и покои. Следуя их рекомендации, я собираюсь заняться здесь рыбалкой.

— Вот это другое дело. Но вы не учли, что мы не так уж близко находимся от моря. Вы хорошо знаете Балтийское побережье?

— Совсем не знаю. Я, видите ли, родом из Рейнской области, а здесь никогда раньше не бывал.

Подняв высоко белобрысые брови, Гауфф заметил:

— Странно, на Рейне можно хорошо порыбачить, и раз уж вас эскулапы обрекли на спокойную жизнь, то можно только посочувствовать вашим родным, если вы решились провести отпуск не в их обществе.

— Возможно, я бы туда и поехал, — нашелся Грегори, — если бы не был круглым сиротой, воспитанным старой девой, своей тетушкой, которая, к сожалению, уже умерла. И вдобавок ко всему, я у мамы с папой был единственным ребенком, а сам семьи еще не завел.

— Ну, тут вы, пожалуй, правильно поступили. Это я одобряю. Честно вам скажу: женитьба — это почти всегда не подарок, а скорее обуза. То есть… — Водянисто-голубые глаза штурмбаннфюрера метнулись в сторону Хуррем, и он торопливо поправился: — То есть, я имею в виду, если не подберешь себе женушку по нраву и по всем статьям.

Прикинув, что сейчас как раз подходящий момент, чтобы продемонстрировать свой патриотический дух, Грегори игриво заметил:

— Но я еще не так стар и беспомощен, чтобы отказаться от мысли завести подругу жизни. Разве фюрер не призывает нас, настоящих солдат, приложить максимум усилий к тому, чтобы следующее поколение германцев было сильным и многочисленным, чтобы с лихвой покрыло те потери, которые Германия понесла в этой войне.

Гауфф такого пафоса не ожидал, но сразу же на него отреагировал:

— Ваши намерения, господин майор, заслуживают только похвалы, но осмелюсь заметить, что для их претворения в жизнь вовсе не обязательно связывать себя узами брака. Кругом полным-полно юных и прелестных девушек и соломенных вдовушек, которые ждут не дождутся первой же возможности, чтобы пополнить потери, которые понесла Германия.

Грегори охотно посмеялся, но отрицательно покачал головой:

— Боюсь, что мое слабое сердце не позволит мне стать этаким Казановой, но если я подойду к этому делу разумно, то отцом семейства, конечно же, стать могу. А сама эта идея для меня не лишена некоторой привлекательности.

Хуррем решила, что сейчас самое время вмешаться в светскую беседу двух кавалеров:

— Извините, господин майор, но господин штурмбаннфюрер Гауфф приехал ко мне по делу. Нам необходимо обсудить кое-какие вопросы по хозяйству. С вашего позволения, мы вас покинем, если вы не возражаете.

— Прошу вас, милостивая сударыня, — расшаркался Грегори, отдал честь Хуррем, пожал руку Гауффу и промолвил: — А я пойду прогуляюсь… не спеша — чтобы слишком мотор не утруждать.

Когда они ушли, Грегори мысленно проиграл заново всю сцену знакомства с местным нацистским начальством и остался в целом доволен: Гауфф произвел на первый взгляд вполне удобоваримое впечатление. Могло бы быть и что-нибудь похуже. Хотя у него и слишком близко поставлены к переносице водянистые глаза, но лицо достаточно открытое и манеры тоже вполне приличные. Так или иначе, но с ним, кажется, ладить можно.

Прошел день и как-то утром, около десяти часов, Малаку сообщил своим таинственным способом Хуррем, что он снова готов встретиться с гостями. Срочно вызвали Купоровича, и они втроем отправились к развалинам старого замка.

Высокий и худой, слегка сутулый, оккультист выглядел вполне представительно в своей уставленной книгами, древними фолиантами и манускриптами комнате с высокими готическими сводчатыми потолками, где он встретил гостей, стоя у большого письменного стола. На столе лежали два загадочных пергамента. На каждом из них были начертаны два квадрата: один — внешний, другой — внутренний, пространство между ними было разделено на три треугольника. В целом же пергаменты были испещрены многочисленными цифрами и астрологическими символами. Когда гости поздоровались и уселись, Малаку указал им на чертежи и приступил к пояснениям: