Стивен Кинг - Томминокеры Страница 17

— Немного пью, — сказал он. — Не напиваясь совсем.

— Сомневаюсь, — сказала она холодно.

— Ты как всегда, Пэтти, — отозвался он, зная, что она ненавидит это больше, чем он Джимми — ее пуританская кровь восставала против этого. — Ты спрашиваешь потому, что тебе надо продать кварту, или у тебя есть более неотложная причина?

Конечно, он знал, и, конечно, она знала, что он знает, и, конечно, она знала, что он насмехается, и, конечно, она была разозлена, и, конечно, все это щекотало его прямо до смерти, и, конечно, она знала, что он знает это тоже, и ему это нравилось.

Они препирались еще несколько минут и затем пришли к тому, что было не браком по расчету, но браком по необходимости. Гарденер хотел купить удобную дровяную печь к наступающей зиме; он устал жить как неряха, кутаясь ночью перед кухонной плитой, когда ветер грохочет пластиковой обивкой окон; Патриция Маккардл хотела купить поэта. Это должно было быть соглашением на уровне рукопожатия, но не с Патрицией Маккардл. Она приехала в Дерри в тот же день с контрактом (в трех экземплярах) и нотариусом. Гард был слегка удивлен, что она не привела второго нотариуса, хотя первый оказался страдающим чем-то коронарным.

Если отбросить ощущения и предчувствия, у него действительно не было способа покинуть тур и получить дровяную печь, так как если бы он оставил тур, он никогда не увидел бы второй половины своего гонорара. Она затянула бы его в суд и истратила бы тысячу долларов, пытаясь заставить его вернуть три сотни, выплаченных «Караваном». Она, конечно, была способна на это. Он был почти на всех выступлениях, но контракт, который он подписал, был в этой части кристально ясен: если он устранился по любой причине, неприемлемой для Координатора Тура, любые невыплаченные гонорары будут аннулированы, а все выплаченные заранее гонорары будут возвращены «Каравану» в течение тридцати (30) дней.

И она бы его не выпустила. Она могла думать, что она делает это из принципа, но в действительности это было бы потому, что он назвал ее Пэтти в час ее нужды.

Но это был бы еще не конец. Если бы он исчез, она с неослабевающей энергией старалась бы его очернить. Конечно, он никогда больше не участвовал бы ни в одном поэтическом туре, с которым она была бы связана, а это было большинство поэтических туров. Еще имелся деликатный вопрос субсидий. Ее муж оставил ей много денег (хотя он не думал, как можете сказать вы и как сделал Рон Каммингс, что практически деньги сыпались у нее из задницы, потому что Гард не верил, что у Патриции Маккардл было что-либо столь вульгарное, как задница или даже прямая кишка — поскольку в смысле облегчения она, вероятно, представляла Акт Безупречного Выделения). Патриция Маккардл прекрасно распределила эти деньги и учредила некий премиальный фонд. Это сделало ее одновременно серьезным покровителем искусств и чрезвычайно яркой деловой женщиной с точки зрения грязного бизнеса на налогах на прибыль: эти деньги не подлежали налогообложению. Некоторые из них финансировали поэтов в специфические периоды времени. Некоторые финансировали наличные поэтические премии и призы, и некоторые страховали журналы современной поэзии и прозы. Гранты распределялись комитетами. За каждым из них была рука Патриции Маккардл, производящая впечатление, что они зацеплены столь же изящно, как части китайской головоломки… или нити паучьей сети.

Она могла сделать гораздо больше, чем забрать назад свои вшивые шесть сотен зеленых. Она могла надеть на него намордник. И было вполне возможно маловероятно, но возможно — что он мог написать несколько более хороших стихов, прежде чем злодей, всунувший револьвер миру в задницу, решит нажать курок.

Поэтому доведи это до конца, — думал он. Он заказал в комнате обслуживания бутылку «Джонни Уокера» (Господи благослови общий счет, отныне и навеки, аминь), и теперь он наливал свою вторую порцию рукой, которая стала замечательно твердой. Доведу это до конца, и все.

Но пока тянулся день, он размышлял, как бы захватить грейха-ундский автобус на станции Стюарт Стрит и пятью часами позже выйти прямо перед пыльной маленькой аптекой в Юнити. Поймать там попутку до Трои. Позвать Бобби Андерсон по телефону и сказать: меня почти унесло ураганом, Бобби, но я вовремя нашел штормовое убежище. Отличная новость, а?

Насрать на это. Ты делаешь свою собственную судьбу. Если ты будешь сильным, Гард, ты будешь счастлив. Доведи это до конца, и все. Надо это сделать.

Он перевернул содержимое своего чемодана, ища лучшую одежду из того, что оставил, поскольку его костюм для выступлений уже было не спасти. Он выбросил выцветшие джинсы, простые белые шорты, рваные трусы и пару носков на покрывало (спасибо, мэм, но здесь не надо убирать комнату, я спал в ванной). Он оделся, съел еще немного печенья, выпил немного спиртного и еще съел немного печенья, и затем опять начал ворошить чемодан, отыскивая на этот раз аспирин. Он нашел его и принял немного того же самого. Он посмотрел на бутылку. Посмотрел вдаль. Пульсация в висках становилась ужасной. Он сел на подоконник с записной книжкой, пытаясь решить, что он будет читать этой ночью.

В этом страшном тоскливом дневном свете все его стихи выглядели так, будто они были написаны на древнекарфагенском. Вместо того чтобы изменить что-то к лучшему, аспирин, кажется, весьма усиливает головную боль: крас-трас-благодарю вас. Его голова раскалывалась с каждым ударом сердца. Это была та самая старая головная боль, та самая, которая ощущается как тупое стальное сверло, медленно входящее в его голову в месте немного выше и левее левого глаза. Он коснулся кончиками пальцев малозаметного шрама в этом месте и легко пробежал пальцами вдоль него. Там скрывалась под кожей стальная пластинка, результат неудачного катания на лыжах в юности. Он помнил, как доктор сказал: «Ты время от времени будешь испытывать головные боли, сынок. Когда они появятся, благодари Бога, что ты вообще что-то чувствуешь. Тебе повезло, что ты вообще выжил».

Но в такие моменты он удивлялся.

В такие моменты он очень удивлялся. Дрожащей рукой он отложил записные книжки в сторону и закрыл глаза.

Я не могу довести это до конца.

Ты можешь.

Я не могу. На луне кровь, я чувствую ее, я почти могу видеть ее.

Не надо мне твоих ирландских штучек! Будь твердым, ты, дерьмовая девчонка! Твердым!

— Я пытаюсь, — пробормотал он, не открывая глаз, и, когда пятнадцать минут спустя у него из носа слегка потекла кровь, он не заметил. Он заснул, сидя на стуле.

5

Перед выступлением он всегда ощущал страх сцены, даже если группа была маленькой (а группы, которые желали слушать современную поэзию, были именно такими). Ночью 27 июня, однако, страх перед выходом на сцену у Джима Гарденера был интенсифицирован головной болью. Когда он очнулся от дремоты на стуле в комнате отеля, толчки и волнение в желудке продолжались, но головная боль была просто невыносимой: это был Настоящий Ударник Класса А и Мировой Кузнец, казалось, она никогда так не болела.

Когда наконец пришла его очередь читать, ему казалось, что он слышит себя на большом расстоянии. Он чувствовал себя примерно как человек, слушающий самого себя в записи в коротковолновой передаче, пришедшей из Испании или Португалии. Затем его охватила волна головокружения, и в отдельные моменты он смог только притворяться будто ищет стихотворение, какое-то особое стихотворение, возможно, оно временно затерялось. Он тасовал бумаги слабыми безвольными пальцами и думал: «Пожалуй, я упаду в обморок. Прямо здесь, перед всеми. Упасть напротив кафедры и рухнуть вместе с ней в первые ряды. Может, я бы приземлился на эту блядь голубых кровей и прибил бы ее. Это сделало бы всю мою жизнь вполне стоящей».

Доведи это до конца, — отозвался неумолимый внутренний голос. Иногда этот голос звучал как отцовский; еще чаще он звучал как голос Бобби Андерсон. Доведи это до конца, и все. Надо это сделать.

Слушателей этой ночью было больше, чем обычно, может быть, человек сто, втиснувшихся за столы нортистернского лекционного зала. Их глаза казались такими большими. Бабушка, почему у тебя такие большие глаза? Как если бы они ели его своими глазами. Высасывали его душу, его «ка», его назовите это как хотите. Дух старого «Ти-Рекса» явился ему: «Девочка, я вампир твоей любви… и я ВЫПЬЮ ТЕБЯ!»

Конечно, там был не только «Ти-Рекс». Марк Болан обернул свой спортивный автомобиль вокруг дерева и был счастлив не жить. Удар-в-Гонг, Марк, ты уверенно влезаешь внутрь. Или вылезаешь. Или что-нибудь еще. Группа под названием «АЭС» собирается прикрыть твою мелодию в 1986-м, и это будет действительно скверно, это… это…

Он поднял нетвердую руку ко лбу, и тихий шепот пробежал по аудитории.

Лучше приготовься, Гард. Публика отдыхать не собирается.