Елена Хисамова - Ужасное наследство Страница 17

      Мила умерла…          

      Похороны были ужасны. Все бабы голосили и причитали так, что сердце просто заходилось от безысходности. Зачем только детей на кладбище привели, непонятно. Малышка, по малолетству, не могла разобраться, почему все вокруг неё плачут, сложила губёшки скобочкой и ну реветь. А мальчишки насупленные стояли, но ни слезинки. Что же это? Почему? Ведь здоровьем Милку Бог не обидел, кровь с молоком – бой-баба. Какой инсульт в 30 лет? У неё за всю жизнь голова ни разу не болела. Конечно, на поминках деревенский народ разошёлся. После такого количества самогонки уже готов был забыть о том, что похороны, а не свадьба. Да ещё переглядки эти. Куда ни пойду, кажется, что повсюду меня любопытные глаза сопровождают. И ждут, ждут - выжидают. Дурацкие суеверия. Не верю во всю эту чепуху. А у самой кошки на душе скребут. Уехать что ли? Нет, пока до конца мамиными травками не долечусь, с места не тронусь. Пусть хоть черти на голове скачут. На Митяя сегодня разозлилась первый раз в жизни. Никогда не кричала, а тут сорвалась. Утром этот дурачок под окном моей спаленки уселся и давай голосить, да тошно так:

 « Раз, два, три, четыре, пять, Не ходите в лес гулять. На поляне чёрт живёт, Вас с собою заберёт. Шесть, семь, восемь, девять, десять, Вас в аду живьём подвесит, Над костром гореть огнём Будешь ночью ты и днём. Раз, два, три, четыре, пять. Не ходите в лес гулять».

 Я вылетела растрепанная, злющая. Нервишки шалят. А мама молчком всё. И не пошутит, не посмеётся. Только часто на себе её взгляд ловлю, нехороший какой-то, страдающий, словно прощается со мной. Да нет, выдумываю ерунду. Действительно нервы ни к чёрту. Ну вот, опять рогатого поминаю. Да ещё к ночи. Хватит, ложусь спать. Антон, как мне тебя не хватает! Может, хоть ночью приснишься?

      Надо уезжать. И чем быстрее, тем лучше. От всех этих разговоров о дьяволе, и что он меня пометил, скоро начнутся проблемы с психикой. Уже чудится, Бог знает что. Короче, мне приснилось –  конечно, приснилось, иначе и быть не может: ночью Антон вошёл в спальню. Сел на кровать и начал меня по волосам гладить нежно, бережно. Потом рядом лёг, и такой жар от него исходил! Я прошептала ему: «Милый, ты весь горишь!» А он промолчал – ни слова в ответ. Гладил меня, ласкал, и ласки всё призывнее становились и слаще. Я и опомниться не успела, как из одежды на мне ни тряпочки не осталось. А раздетый догола Антон, лежал рядом. Не могу писать, до сих пор внутри всё в смятении. Такой коктейль из чувств. Даже на бумагу вылить и стыдно и необъяснимо. Я раньше и подумать не могла, что можно получать такое наслаждение. Конечно, я не понаслышке знаю об оргазме. У нас с мужем в интимных отношениях всё отлично. Но несоизмеримо с тем, что я испытала этой ночью в бредовом сне. Во сне? Ну, конечно, иначе и быть не может. Я не знаю с чем можно сравнить ощущения ночной галлюцинации. Я плавилась, растекалась, растворялась. Меня, как личности не осталось, только одна всепоглощающая похоть. Боже, меня обуревают чудовищные эмоции – стыд и желание испытать всё опять. Я не знаю, сколько длились одуряющие ласки. Мне их всё время было мало. Когда я слишком громко начала стонать, он накрыл мои губы огненными губами, и, наконец, вошёл в меня. Вот здесь у меня сознание спуталось. Его член был огромным, казалось, что меня раздирало на две половины. Но боль и похоть существовали вместе, вторая даже превалировала с большим перевесом. Господи, какой стыд. Я чувствовала себя ненасытной распутной девкой и упивалась этим чувством. Я задыхалась от боли, но мне было мало, мало, мало. И тогда меня накрыло спасительное забытьё. Наверное, я потеряла сознание во сне. Обалдеть, да? Разве такое бывает? Но наутро я проснулась с полной уверенностью, что муж приехал ночью. Выпорхнула в зал и маме с ходу: « Антон  где? На реку рыбачить ушёл?» Тут мамулю и пробрало. Она выставилась на меня, как на сумасшедшую. Вся затряслась и выдавила из себя: « Уезжай, Лизка, спасайся».

      Слава тебе, Господи, уезжаю. Последние несколько дней, вернее ночей стали кошмаром всей моей жизни. Не помогло даже то, что мама ложилась спать вместе со мной.  Ни оставленный не выключенным на ночь свет. Ни снотворное. Как только я проваливалась в сон, приходил он. Мой ночной возлюбленный. Мой растлитель. Мой насильник. Теперь я знаю его истинное лицо. Его я видела в том чёртовом шаре. Я умру. Я это знаю наверняка. Только не знаю когда. А вдруг я уеду отсюда, и всё вернётся на круги своя? Просто дурные сны, ночные кошмары. Вот тебе и полечилась. От всех встрясок аппетит совсем пропал. И мерзкая тошнота всё время. Мама плачет постоянно. Надо быстрее собирать вещи, и пусть Митька запрягает. Тетрадку с записями не возьму. Не хватало ещё, чтобы Антону на глаза попалась. Может, в следующий раз приеду и почитаю – посмеюсь над внезапным психозом. Всё. Пора. Прощай, милый дом».

      Ещё в тетрадь были вложены карандашные рисунки той самой чёртовой поляны. И мужского лица, очень красивого лица на первый взгляд. И шара неизвестного происхождения. По непонятной причине на него хотелось смотреть не отрываясь. И вот тут начиналось необъяснимое. Вы видели когда-нибудь магические картинки, дорогой читатель? Это когда смотришь долго на картинку с хаотичным рисунком, пытаешься как-то по-особому сфокусировать взгляд, и – вуаля! Перед глазами возникает скрытое внутри изображение. Когда у меня получалось увидеть под одной картинкой другую, я всегда испытывал восторг маленького ребёнка. Но в случае с рисунком матери Анны, не восторг испытываешь, а ужас. Чем дольше смотришь на нарисованный чёрный шар, тем явственней проступает изображение некоего существа. Существа имеющего черты абсолютного зла, сводящего с ума своим уродством, подавляющего волю и разум. Заполняющего первобытным ужасом каждую клеточку твоего тела. Анна, в первый раз посмотрев на рисунок, спрятала его  и дала себе слово не смотреть на него больше никогда. Но с каждым днём она всё чаще доставала его и подолгу вглядывалась в изображение. Сердце девушки колотилось, ладони становились мокрыми, а головокружение усиливалось от раза к разу. В таком состоянии её и застала бабушка, неожиданно заглянувшая в комнату поздним июньским вечером. Анюта в полуобморочном состоянии смотрела на лист бумаги, губы её шевелились, словно она разговаривала с неким невидимым собеседником, и кивала головой, соглашаясь с ним в чем-то. Бабушка подскочила к внучке и выдернула рисунок из рук. Взглянула на изображение, побледнела и бросилась прочь из дома. В эту ночь старуха изменила жизненным принципам – она побежала за помощью в церковь к отцу Серафиму. О чём был их разговор, Анна так и не узнала. Утром бабка приказала девушке, чтобы та вещи собирала: пора ей уезжать в Москву, от греха подальше. Сборы были недолгие. Митяйка подвёз её до остановки в лесу. И помог разместиться в точно таком же дребезжащем и разваливающемся автобусе, что три года назад привёз девочку в деревню. Перед отъездом Анюта упрашивала бабушку вернуть рисунок, но старушка сказала, что сожгла проклятую бумажку. Обманула она Анну, потому что Митяй в последнюю минуту сунул рисунок в приоткрытое окно автобуса. Сам при этом не хихикал, как обычно, а хмурился и дрожал, как в лихорадке. Так девушка отправилась назад домой, где её никто не ждал.