Алексей Атеев - Тьма Страница 19

– Детские фантазии, – смущенно произнес Плацекин. – Даша – еще ребенок. Ей всего шестнадцать. Ну, взбрела девчонке в голову невесть какая блажь…

– А красный флаг – это тоже блажь?

– Само собой! Рукоделье, своего рода…

– Ах, рукоделье! – Огурец язвительно усмехнулся. – Молодец твоя доченька. Умелые ручки, так сказать. А заводила она толпу тоже детскими сказками? На штурм звала папашкиной цитадели…

Плацекин потупился.

– Ты, майор, лучше вот что доложи. Большая у них организация? Сколько в ней членов?

– Да какие члены?! Нет никакой организации. Это она телевизора насмотрелась да журнальчиков этих глупых начиталась. Опять же, Интернет…

– Интернет, говоришь? Мило. Значит, молодежный протест…

– Вот-вот.

– Ну, идиот! Ты хоть понимаешь, что все сегодня же станет известно в области? Доложат примерно так. В Верхнеоральском районе имело место выступление масс против существующей власти под красным флагом и с выкрикиванием соответствующих лозунгов и призывов. Возглавила манифестацию дочь местного начальника милиции… Как там ее зовут?

– Даша.

– …Дарья Плацекина – активистка Национал-большевистской партии. Манифестанты нанесли некоторые повреждения зданию городской милиции. Это, так сказать, преамбула. А вот послушай дальше. Подобное стало возможным из-за чрезвычайно низкого уровня воспитательной работы с административными кадрами. А виноват в этом глава администрации района Степан Капитонович Огурчиков. Распустил он своих подчиненных. Скажем, не дал своевременный втык майору Плацекину за то, что тот находится под каблуком своей супруги и не лупит дуру-дочь. Так и скажет наш первый сек… то есть губернатор области. И еще он скажет: на кой нам черт такие руководители, как Огурчиков, которые даже в таком захудалом городишке, как Верхнеоральск, не могут навести должного порядка. Гнать Огурчикова с должности к чертовой матери! И прогонят. Но до этого я прогоню тебя! Ты сегодня – майор, а я сделаю тебя лейтенантом, а то и вовсе дам пинка за служебное несоответствие. Ты понял?!

– Что же делать?

– Делать?! Раньше нужно было думать, а уж потом делать!

Плацекин стоял перед главой администрации, как оплеванный. Этому большому и потному человеку хотелось только одного – немедленно провалиться, пусть даже в преисподнюю.

– Ты зачинщиков беспорядков знаешь? – неожиданно спросил Огурец.

– Конечно, – мгновенно отозвался Плацекин.

– Немедленно арестуй их. Но так, чтобы ни одна душа не знала.

– А Дашка?

– Девчонку свою выпори и никуда из дому в течение пары недель не выпускай.

– Допустим, я их задержу, а дальше?

– Без никаких «допустим»! Задержишь, посадишь, и глаз с них не спускай. Держи до тех пор, пока я тебе не скомандую.

– А если у них в городе имеются сторонники. Всех ведь не посадишь.

– Что за глупые речи. Никто без них бузить не будет. Сам же знаешь. Короче, отправляйся и выполняй. Я тебе настоятельно советую шума не поднимать. Сделай все по-тихому.

Выйдя из кабинета главы администрации, Плацекин встал посреди приемной, тупо уставившись на секретаршу. Та тоже посмотрела на него с холодным интересом, однако не произнесла ни слова. Майор последний раз взглянул в рыбьи глаза немолодой, расплывшейся блондинки, махнул рукой и поплелся выполнять приказание.

Что и говорить, ситуация сложилась почти трагическая. Во-первых, Плацекин ни разу в жизни не лупил дочь, да что там не лупил, пальцем не трогал. Нежный отец надышаться не мог на свою Дашу. Любое ее желание являлось для него законом. Потребуй, например, Даша одолжить ей служебный «макаров», для того чтобы укокошить того же Огурца, Плацекин вручил бы дочери оружие, хотя, конечно, вначале попытался бы отговорить ее. Вот даже как! А теперь?.. Теперь ему приказали выпороть Дашу. Его солнышко! Выпороть собственными руками! Даже если Огурец выразился фигурально (в чем Плацекин очень сомневался), все равно Дашу придется изолировать. А у дочки был еще тот характерец, и майор уже предвидел грядущие безумные сцены. Но не только предстоящая экзекуция над Дашей волновала Плацекина. Ему вовсе не хотелось никого арестовывать. Он уже не раз пожалел, что послушал свою дурищу и задержал этого Александра Александровича, личность, что и говорить, весьма странную. Но кто мог предположить подобные последствия? Вообще, все произошедшее не укладывалось в голове. Жители городка, известные своей индифферентностью, вдруг ни с того ни с сего устремились на защиту этого джинсового малого, причем даже не горожанина, и вообще никому не известного. Допустим, на бунт их подбил Картошкин. Но кто такой этот самый Картошкин? Почему вдруг за ним пошел народ? Да никто! Вовсе никто! Местный алкаш, и только. А про близнецов и говорить не стоит. Так – шушера. Нет, джинсовый малый совсем не прост. Теперь от него требуют задержать всю компанию. Что из этого может выйти, майор прекрасно представлял. Опять толпы на улицах, опять летящие камни… К тому же Плацекин был совсем не уверен в своих сотрудниках. Ему вдруг отчетливо представилась следующая картина. Здание милиции пылает, милиционеры, как потревоженные мыши, разбегаются кто куда, а сам он, из окна кабинета, призывает, призывает… Языки пламени подступают все ближе…

Плацекин сидел в своем кабинете, курил сигареты одну за другой и думал, думал… Для начала он хотел поговорить с Дашей, но домашний телефон молчал. Он набрал номер ее «мобильника». И тут тишина. Майор знал: дочь всегда носит «мобильник» при себе, значит, на дисплее высветился его номер, и Даша просто не желает с ним говорить. Так! Ладно!

Он вызвал дежурного.

– Куда они понесли этого?..

– К Картошкину на хату… э-э… в дом.

– Скажи адрес.

Перед жилищем Картошкина крутились человек пятнадцать-двадцать и вроде о чем-то спорили. Увидев милиционера, они нехотя расступились, однако глухо заворчали. Плацекин прорезал толпу, как нож масло, отворил калитку, подошел к входной двери и требовательно постучал. Ему тотчас открыли. На пороге стояла сухощавая тетка, скорее даже старуха с хмурым лицом. Майор вежливо поздоровался и поинтересовался: тут ли проживает Анатолий Картошкин? Его пригласили войти.

Как Плацекин и ожидал, в доме царила едва прикрытая нищета. В довольно просторной комнате, на два окна, на одной из стен висел коврик с ярчайшими розами, при виде которых немедленно начинали ныть зубы, стоял круглый стол на точеной ножке, перед ним четыре стула столь корявого фасона, какой нынче не сыщешь и в присутственных местах. Еще в комнате имелись древний диван с высокой, резной спинкой с полочкой и валиками по бокам, и черно-белый телевизор на металлической подставке, а под потолком висел розовый абажур. На подоконниках пышно цвела герань.