Лорел Гамильтон - Лазоревый грех Страница 19

Памятью Жан-Клода я знала, каково ощущение этой кожи под пальцами. Я помнила споры, чьи бедра самые мягкие, самые лучшие. Белль Морт говорила, что линии тел их обоих так близки к совершенству, насколько это вообще возможно. Жан-Клод всегда считал, что Ашер красивее, а Ашер думал так же про Жан-Клода.

Художник написал у спящей фигуры два крыла, и они были прорисованы так тщательно, что казалось, их можно потрогать. Они были огромны и напоминали ренессансные картины с ангелами. На этом золотом теле они казались неуместными.

Психея заглядывала через край крыла, и оно закрывало ей тело до пояса, но виднелось плечо, бок до первого изгиба бедер, но остальное было закрыто Купидоном. Я смотрела на картину, хмуря брови. Я знала это плечо, знала линию этого тела, пусть и скудно освещенного свечой. Я ожидала, что Психеей будет Белль Морт, но ошиблась.

Сквозь длинные черные кудри, не столько скрывавшие фигуру, сколько украшавшие ее, проглядывало лицо Жан-Клода и его глаза. Секунду я еще убеждалась в этом, поскольку его красота здесь была тоньше обычной, но потом я сообразила, что он использовал косметику — в том варианте ее, который использовался несколько веков назад. Линии лица его смягчились, губы более полные. Но глаза, его глаза не изменились в черном кружеве ресниц, сохранили тот же полночно-синий цвет.

Картина была слишком велика, чтобы я могла стоять рядом с камином и видеть ее всю, но что-то я заметила в глазах Купидона. Мне пришлось пододвинуться ближе, чтобы увидеть: они открыты только щелочкой, в которой пылал холодный синий огонь — я его видала, когда на Ашера накатывало желание.

Жан-Клод тронул меня за лицо, и я вздрогнула. Дамиан отодвинулся назад, давая нам место. Жан-Клод стер слезы у меня со щек. Вид его ясно говорил, что слезы я проливаю за нас обоих. Он не мог проявить слабость перед лицом Мюзетт, а я ничего не могла с собой поделать.

Мы оба обернулись к Ашеру, но он стоял у самой дальней стены. Он отвернулся, и виден был только водопад золотых волос. Плечи у него ссутулились, будто от удара.

Мюзетт подошла и встала по другую сторону от Жан-Клода.

— Наша госпожа думала, что, раз вы снова вместе, как в старые времена, вы обрадуетесь этому напоминанию ушедших дней.

Взгляд, который я бросила на нее из-за плеча Жан-Клода, нельзя было бы назвать дружелюбным. У другого края дивана я видела девочку, которая была ее pomme de sang. Кажется, она даже не сдвинулась с места. Если бы злые люди захотели меня убрать, они вполне могли бы это сделать, потому что несколько минут я ничего, кроме картины, не видела.

— Картина — наш дар гостя хозяину, но у нас есть еще один подарок, уже только для Ашера.

Анхелито встал за ней темной горой, и в руках у него была картина поменьше. На полу валялись куски бумаги и веревки, как сброшенная кожа. Эта картина была вдвое меньше первой, написана, несомненно, в том же реалистическом стиле — но сияющими цветами, гиперреалистично, в духе Тициана.

На этой картине свет шел только от огня — пылающего горна. Тело Ашера в отраженном свете пылало золотым и алым. Он снова был гол, в пах ему упиралось острие наковальни, но правая сторона тела обращена к свету. Даже волосы завязаны были на затылке свободным пучком, и правая сторона лица была открыта. Руки его были по-прежнему сильны, потому что они притворялись, будто куют клинок, лежащий на наковальне, но правая сторона его лица, груди, живота, бедра — это был сплавленный ком.

Это не были старые белые шрамы, которые видела я, — это были свежие, красные, воспаленные, злые линии, будто какое-то чудовище полосовало и рвало его тело. Вдруг на меня обрушились воспоминания — не мои.

Ашер лежит на полу камеры пыток, освобожденный от серебряных цепей. Люди, которые его пытали, полегли вокруг в выплесках крови. Он тянется к нам, и его лицо... лицо...

Я хлопнулась в обморок, и мы с Жан-Клодом оказались оба на полу, потому что я переживала именно то, что вспоминал он.

Дамиан и Джейсон пододвинулись к нам, но Ашер остался позади.

Глава 8

— Подойди, Ашер, взгляни на свой дар, — позвала Мюзетт.

Дамиан уже опустился возле меня на колени, положив руки мне на плечи, крепко сжимая пальцы. Наверное, он боялся, как бы я чего не сделала. Не зря боялся.

Голос Ашера прозвучал сдавленно, но отчетливо:

— Я уже видел именно этот подарок. Я его достаточно хорошо знаю.

— Ты хочешь, чтобы мы вернулись к Белль Морт и сказали ей, что ты не оценил ее дара?

— Можете сказать Белль Морт, что от ее подарка я получил именно то, чего она хотела.

— А именно?

— Мне напомнили, каким я был и каким я стал.

Я встала. Дамиан все еще не отпускал моих плеч. Жан-Клод поднялся грациозно, как марионетка, вздернутая невидимыми нитями. Мне никогда не быть такой изящной, но сегодня это не важно.

Мюзетт обернулась к Жан-Клоду:

— Мы принесли дары тебе, Жан-Клод, и Ашеру. Мы ждем гостевых даров для себя.

Он ответил голосом таким пустым и бесцветным, будто заговорила тишина:

— Я тебе говорил, Мюзетт, наши дары будут готовы только через несколько недель.

— Я уверена, что вы можете найти замену. — Она уставилась на меня.

Я обрела голос, и не бесцветный.

— Как смеешь ты, приехав на месяц раньше срока, зная, что мы не готовы, предъявлять нам требования? — Дамиан вцепился мне в плечи чуть ли не отчаянно, но это я еще была вежлива. — Твоя грубость не может служить поводом заставить нас делать то, чего мы делать не хотим.

Руки Дамиана скользнули по моим плечам, он прижал меня к себе. Я не сопротивлялась, потому что, не будь его здесь, я бы ее, наверное, ударила или застрелила. Чертовски, кстати, соблазнительная идея.

Жан-Клод попытался пролить масло на воды, но Мюзетт жестом остановила его:

— Пусть говорит твоя слуга, если ей есть что сказать.

Я распахнула рот, чтобы назвать ее сволочной стервой, но сказала совсем иное.

— Неужели ты думаешь, что дары, достойные такой красоты, можно подготовить в спешке? Неужели ты взяла бы какую-то жалкую замену вместо того великолепия, что мы подготовили?

Я замолчала. Все мужчины смотрели на меня, кроме Дамиана, который просто меня обнял.

— Чревовещание, — произнес Джейсон, стоящий по другую сторону Жан-Клода. — Другого объяснения у меня нет.

— Действительно, чудо, — кивнул Жан-Клод. Потом он повернулся к Мюзетт. — Все, кроме одного, бледнеют перед твоей красотой, Мюзетт. Как я могу предложить что-то меньше, нежели прекрасное, не оскорбив твоей красоты?

Она снова посмотрела на меня:

— Разве ее красота не равна моей?

Я расхохоталась. Руки Дамиана обхватили меня так сильно, что мне пришлось похлопать по руке, чтобы он дал мне дышать.