Скарлетт Томас - Наваждение Люмаса Страница 19

Путешествие обратно по туннелю показалось мне менее долгим, чем в прошлый раз, — и вот я уже снова в ярмарочном балагане, лежу на обломке плиты. («Снова лежу» — слова не вполне точные, ведь, наблюдай за мной кто-нибудь со стороны, он бы и не заподозрил, что я куда-то отлучался.) По толстой ткани шатра все так же барабанил дождь, и я попытался открыть глаза, чтобы вновь увидеть знакомый мир, который на время покидал. Так и не открыв их окончательно, я лежал, с головой, еще тяжелой от фантазий, и размышлял, что это было — мне снился созданный искусственным образом сон, или же я и в самом деле проник в сознание другого человека? Я решил расспросить об этом ярмарочного доктора, как только окончательно приду в себя. Однако, открыв наконец глаза, я обнаружил, что лежу один в кромешной тьме. Уродливая лампа, которая прежде ярко горела, была потушена. Доктора нигде не было видно. Я достал из кармана часы и спички и, чиркнув над самым циферблатом, обнаружил, что уже почти полночь. Я в ужасе вскочил на ноги и на ощупь выбрался из балагана, освещая себе путь другой зажженной спичкой. Как же я мог оставаться без сознания так много времени? Мне было страшно, и я бежал, спотыкаясь, пока не оказался наконец снаружи, но и там оказалось пусто и темно. Я был твердо намерен найти доктора и отчитать его за то, что он оставил меня одного, совершенно беззащитного, так надолго. Но его и след простыл, и я, уставший и отчаянно голодный, направился обратно в «Ридженси», а доктора решил разыскать на следующий день.

Глава шестая

Несколько часов спустя я проголодалась, замерзла и захотела в туалет. Из окна ванной мир кажется похожим на огромный кукольный дом — шаткий и ненадежный, накрытый, словно куполом, крышами домов и скрепленный дверями запасных выходов. Отсюда видна кровля подсобки Луиджи и темная металлическая лестница, по которой можно спастись в случае пожара. Под серой цементной крышей — черный ход индийского ресторана. Там стоял какой-то парень и торопливо затягивался сигаретой, то и дело оглядываясь, как будто его вот-вот поймают на месте преступления. Из моего окна можно заглянуть в закоулки и кривенькие задние дворы домов, но в остальном здесь, куда ни глянь, сплошные крыши и дымоходы, кирпичные и цементные, так что в какой-то момент даже начинает казаться, что это не настоящий город, а трехмерный картонный конструктор. Как можно втиснуть такое количество зданий в такое небольшое пространство? Я начинала думать, уже не в первый раз, о том, какое множество людей постоянно меня окружает — даже тогда, когда мне кажется, будто я совсем одна. Интересно, каково это — оказаться в чужом сознании? От этого чувствуешь себя менее одиноким или, наоборот, одиночество становится нестерпимее?

Я сварила на обед зеленой чечевицы, а потом вернулась на диван и, усевшись с тарелкой на коленях, продолжила читать про мистера Y и его поиски ярмарочного доктора. Когда мистер Y приходит на площадь на следующий день, никакой ярмарки там уже нет, как и доктора с его загадочной микстурой. Бедный мистер Y. Он был уверен, что сможет вернуться в мир чужих сознаний, и не поторопился исследовать все, пока был там. Он принимается расспрашивать прохожих и выясняет, что почти вся ярмарка перебралась на новое место — сразу за Шервудским лесом. Однако, добравшись туда, он нигде не может разыскать доктора. А люди, которых он спрашивает о том, не видели ли они «ярмарочного доктора», удивляются и уверяют его, что никакого ярмарочного доктора здесь отродясь не видывали.

Вернувшись в Лондон, мистер Y со все возрастающей одержимостью пытается найти ответы на вопросы, возникшие во время его путешествия. Неужели ему в действительности была дана, пусть ненадолго, способность читать мысли других (или, как он это называет, «телепатить»)? Или доктор просто напоил его сильнодействующим снотворным? Ответов на эти вопросы у него нет, как нет и возможности их найти. Но в сознании Уильяма Гарди он, пожалуй, все-таки действительно побывал. Ведь удалось же ему отыскать и прочитать ту самую книгу, из которой Гарди узнал об иллюзии «Призрака Пеппера». И отрывки, которые он «помнит» (те, которые прочитал глазами Крошки Уилла), оказались действительно точь-в-точь такими. Человек не может помнить книгу, которой не читал, поэтому мистер Y делает вывод, что в тот вечер на Гусиной ярмарке с ним все же приключилось нечто сверхъестественное. Но он понятия не имеет, что же это было. Не находя никакого достойного объяснения происшедшему, он поступает так, как и полагается жителю викторианской эпохи: начинает классифицировать и давать определение разным элементам нового мира, с которыми ему довелось столкнуться. Этому новому миру он дает имя — тропосфера (чтобы его образовать, он берет слово «атмосфера» — сочетание греческих слов «пар» и «шар» — и заменяет невнятный «пар» более существенным греческим словом: «tropos», то есть «характер»). Больше времени у мистера Y уходит на то, чтобы придумать термин для обозначения самого путешествия, но в конце концов слово найдено — «телемантия»: «теле» — от «tele», «расстояние», и «мантия» — по-гречески пророчество. Недавнее приключение представлялось ему не чем иным, как пророчеством на расстоянии, и он нестерпимо желал проделать его снова.

В этом месте повествования мы начинаем узнавать кое-какие подробности деловой жизни мистера Y. Его мануфактурная лавка в лондонском Ист-Энде когда-то приносила приличный доход, но теперь, похоже, дела идут не лучшим образом, и он вынужден рассчитать нескольких своих продавцов. Буквально за углом открывается конкурирующая лавка, которая немедленно начинает процветать. Владелец новой лавки, мистер Клеменси, схематично охарактеризован в романе как человек изворотливый и злобный, которому явно доставляет удовольствие видеть разорение соседа и который полагает, что его методы работы (он запирает рабочих в тесном, жарком помещении и платит им гроши) куда прогрессивнее старомодного подхода мистера Y. Вскоре мистера Y обуревают уже две страсти: телемантия и месть, и он думает о том, что, если бы ему узнать, из чего состояло снадобье ярмарочного доктора, он мог бы приготовить его сам, чтобы посетить разум мистера Клеменси. И, как ни стыдно ему в этом себе признаваться, он намерен шантажировать конкурента — вот только бы придумать как.

А его предприятие тем временем рушится на глазах. В довершение всего заболевает его отец, а жена, обычно такая кроткая, все чаще сердится и бранится. Мистер Y не в состоянии справляться со всеми проблемами одновременно, поэтому о больном отце он предпочитает не думать, а на жену кричит. Совершенно очевидно, что вся его жизнь стремительно катится под откос, но он этого не замечает. Он продолжает жечь лампу по ночам и штудирует книги о лекарственных препаратах и растениях в надежде отыскать хоть какую-нибудь подсказку на предмет состава таинственной микстуры. Но подсказки нет. И все же мир тропосферы — и в особенности спокойствие ее бескрайних просторов, по которым он скакал на лошади, — манит его как наркотик, к которому у него выработалась сильнейшая зависимость.