Майк Стокс - Тень призрака Страница 19

Но самое странное в этой истории заключается в том, что в тот день я видел еще одного призрака — призрака человека, который тогда был жив. Я видел Рейкиса в Блэкуотере вместе с Дерри в тот самый час, когда живой, настоящий Рейкис сидел у себя в лондонской конторе. Что ж, значит, бывают и призраки живых людей.

Сейчас Рейкиса уже нет в живых. Его судили, признали виновным в убийстве и приговорили к смертной казни через повешение. Я по-прежнему справляю каждое Рождество с Джонатаном и Изабель, и всякий раз, когда мой поезд подъезжает к перрону в Блэкуотере, меня пробирает озноб и я выглядываю в окно: а вдруг они снова покажутся мне — призрак убийцы и призрак невинной жертвы?

Высокая Дама

Я впервые услышал про Высокую Даму от моего друга Карлоса. Она была самым жутким его кошмаром, его глубочайшим страхом. И вот теперь этот кошмар стал моим.

Но все по порядку. Карлос, талантливый молодой инженер, жил в Мадриде. У него была невеста по имени Хоакина, его детская любовь из Севильи. Но в 1859 году она внезапно скончалась. Через две-три недели после этого трагического события я приехал к Карлосу в Мадрид.

Поезд мой прибыл утром, и я отправился прямо в контору к Карлосу. В комнате были только он и его помощник. Выглядел Карлос ужасно: изможденный, усталый, иссушенный неизбывной печалью. Однако, увидев меня, он искренне обрадовался.

Мы с ним пошли в одно маленькое уютное кафе на площади Сан- Лоренсо и уселись за столик с видом на крошечный каменный фонтан, у которого резвились детишки.

— Я рад, что ты приехал, — серьезно проговорил Карлос. — Нам надо поговорить. Мне надо кое-что тебе рассказать.

— Хорошо, — отозвался я.

Признаюсь, его сумрачный тон немного меня встревожил.

— Со мной что-то странное происходит, Габриэль. Совершенно мне непонятное. Абсолютно неправдоподобное. И тем не менее это правда.

С виду он вроде бы оставался спокоен и собран. Но я заметил, что его лоб покрылся испариной, а в голосе зазвенели панические нотки. Я невольно поежился, сообразив, что мой друг чем-то сильно напуган. А Карлос был не из тех, кого легко запугать.

— Габриэль, — продолжал он, — я никогда тебе не говорил, но у меня есть одна странная фобия. Нелепая, может быть, и смехотворная, даже глупая. Я никому еще не говорил об этом. Даже самым близким и дорогим мне людям. Видишь ли, сколько себя помню, я все время испытывал безрассудный страх перед… перед…

— Перед чем?

— Это, наверное, прозвучит глупо. Но я должен сказать. Просто должен.

Однако он замолчал. Замолчат надолго. И ничто не указывало на то, что он собирается продолжать.

— Чего ты боялся? Змей? Пауков? — спросил я, надеясь тем самым его подбодрить. — Мне можешь смело рассказывать о своих страхах. В этом нет ничего постыдного. Я, например, до сих пор безумно боюсь собак. Помнишь того профессора в университете, который вечно таскал с собой своего спаниеля, так что я был просто вынужден пропускать его лекции?

— Хотелось бы мне, чтобы мой страх был таким же обыденным и безобидным. Видишь ли, дело в том, что боюсь я… я боюсь…

Он снова умолк.

— Интересно, откуда берутся все эти страхи? — спросил я, так и не дождавшись продолжения. — Если я вижу большую собаку, которая не на привязи, у меня замирает сердце, а потом начинает стучать часто-часто, мне кажется, что она обязательно меня укусит.

— Тебе повезло, — серьезно проговорил мой друг, — что у тебя такие заурядные и даже банальные страхи. Мои страхи… они другие… С самого раннего детства, сколько я себя помню, я панически боюсь… увидеть женщину, которая идет одна в ночи. Стоит лишь подумать об этом, и меня сразу охватывает безотчетный ужас.

Если бы не горе, постигшее моего друга, — а я знал, что смерть Хоакины стала для Карлоса страшным ударом, — я бы, наверное, расхохотался, а так я лишь тупо уставился на него, ожидая объяснений.

— Ты знаешь, что я не трус, — быстро проговорил он. — Ты знаешь, что я участвовал не в одной дуэли. Но когда я ночью иду по городу, я скорее соглашусь столкнуться в темном переулке с тремя пьяными головорезами, нежели с женщиной, которая идет одна. Меня сразу бросает в дрожь, а в голову лезут всякие мысли о демонах и привидениях. Я становлюсь просто беспомощным, Габриэль. Меня хватает только на то, чтобы тут же сорваться с места и бежать без оглядки.

Я не стал ничего говорить. Я просто не знал, что сказать. У меня в голове не укладывалось, что такого ужасного может быть в женщине, которая ночью идет по городу одна.

— Такое случалось со мной нередко. И всякий раз я пугался до полусмерти. Габриэль, ты — первый, кому я об этом рассказываю. Я не знаю, что делать. Как с этим бороться?

Он смотрел на меня, дожидаясь ответа, и глаза его были полны отчаяния.

Я лихорадочно соображал, что сказать.

— А они очень страшные, эти женщины? — наконец выдавил я.

— Ну… не то чтобы страшные. Обычные женщины. Они не желают мне никакого зла. Однажды это была старуха, которая просто ковыляла себе по улице. В другой раз — молоденькая девица. Она стояла у входа в дом. Наверное, дожидалась приятеля. Вполне нормальные, безобидные женщины. Кроме одной. Высокой Дамы.

Ом достал платок и вытер вспотевший лоб. Я заметил, что его бьет дрожь, хотя он и пытается ее сдержать.

— Габриэль, однажды я возвращался домой из казино. Поздно ночью. Три года назад. Я даже дату запомнил: шестнадцатое ноября. Было полнолуние, и узкие улочки заливал, знаешь, такой серебристый свет… Я как раз вышел на угол улицы Лос-Пелигрос — и тут впереди увидел ее. Совсем рядом. В каких-нибудь двадцати шагах.

— Высокую Даму?

Карлос кивнул.

— Она стояла одна. Неподвижно. Как вкопанная. Очень высокая. Очень старая. В черном платье до пят. Она смотрела на меня. Я помню ее глаза. Дерзкие, злые, блескучие — как два кинжала в ночи. А потом она улыбнулась своим огромным беззубым ртом. Такая гнусная, отвратительная усмешка…

— Карлос, — мягко перебил его я, — я понимаю, что все твои страхи — они такие же настоящие, как и моя боязнь собак… Что твой страх даже сильнее. Но, скорее всего, та женщина была просто нищенкой и собиралась попросить у тебя денег или…

— У нее был такой вид, будто она явилась из прошлого, — продолжал он, не слушая меня. — В руке она держала веер, она обмахивалась им так жеманно, словно была юной девицей, которая пытается кокетничать. Она была жуткой. Омерзительной. У нее отсвечивала мертвенно-бледная кожа. Почти серая кожа, Габриэль. И она ухмылялась мне с таким злорадством… Я буквально оцепенел от ужаса.