Сергей Арно - Роман о любви, а еще об идиотах и утопленницах Страница 19

Он еще полистал перед Андреем карточку, рассказывая о своих неизлечимых болезнях, и вдруг со шлепком захлопнул ее.

— Ну вот, скажите, глядя на меня без предвзятости, ведь я идиот, правда?

Андрей пожал плечами, ему вдруг сделалось неуютно в этой странной компании.

— Ведь я пытаюсь уже два года доказать, что я идиот, что я болею неизлечимо. Почему мне никто не верит?! Почему?!

— Нет, ну если ты хочешь быть идиотом, — я не возражаю.

— Кто же не хочет?! Ты, что ли, не хочешь?

Идиот Кузикин смерил его презрительным взглядом.

— А сколько пенсии платят? — поинтересовался Андрей, поднимаясь из-за стола.

— Тебе-то что? — презрительно ухмыльнулся Кузикин, пряча карточку в портфель. — Тебе не светит. Идиотом нужно родиться.

— Да, кому требуется, — бросил Андрей, уходя.

Кузикин проводил его презрительным взглядом.

Конечно, выкапывать неизвестного, чужого покойника, да почему чужого, любого покойника, даже своего ближайшего родственника, — удовольствие небольшое. Да уж какое небольшое, просто-таки омерзительно! Тем более что закопан он не вчера, и, может быть, он даже не в гробу… Кроме того, за это ведь могут и привлечь. Размышлял Андрей, направляясь по улице неизвестно куда и напрочь забыв об идиоте Кузикине. От выпитой водки мысли начинали путаться и дробиться.

День выдался пасмурный. Унылые и простуженные люди, шлепая по снежной жиже, брели кто куда. Смотреть на них было грустно, тем более что у Андрея промок левый ботинок, подошва которого, как назло, треснула. От этого настроение ухудшилось, и, если бы не выпитая водка, стало бы совсем паршиво. Часы показывали пять часов вечера, на набережной Невы зажгли фонари. Андрей внимательно смотрел под ноги, чтобы не наступить левой ногой в лужу и не промочить ботинок еще больше.

Сам не заметив того, прибрел к Троицкому мосту и остановился возле гранитных ступеней спуска к воде. Здесь уже стоял какой-то невысокий коренастый мужчина без шапки с поднятым воротником пальто и смотрел под мост, где на темном льду сидел бесстрашный рыболов, не боявшийся, что ослабленный оттепелью лед под ним может разверзнуться.

— Ловит? — спросил Андрей, подходя к коренастому человеку в пальто.

Тот еле заметно вздрогнул и, повернув голову, взглянул на подошедшего Андрея. У него было скуластое, монгольского типа лицо. Он очень внимательно посмотрел в лицо Андрея, но, ничего не ответив, повернулся и зашагал прочь.

Андрей, посвистывая, спустился по скользким ступеням к Неве. Рыболов сидел в десяти метрах от гранитной площадки недвижимо. На нем было длинное черное пальто.

— Как рыбка, ловится?! — крикнул Андрей. Хотя и знал, что не рыбку тот ловит.

Рыболов не прореагировал.

«Наверное, снова слушает шумы реки», — подумал Андрей.

Его затуманенный алкоголем мозг не хотел мириться с неудачей. Он проверил ногой крепость льда, ступил на него и на разъезжающихся ногах пошел к рыболову.

— Эй, ты жив!

Андрей тронул его за плечо. Рыболов вскочил, снял наушники.

— Ты кто такой, чего здесь ходишь? — прокричал он испуганно. — А, это ты! Ты уже заходил как-то. — Яков Афанасьевич хохотнул гортанно. — Тебя как зовут?

Познакомились.

— Хочешь послушать? — Яков Афанасьевич протянул наушники.

— А чего там слушать? Как канализационные трубы бурчат? Я уже в прошлый раз слушал.

— В прошлый раз такого не было. Сейчас послушай.

Поначалу Андрей ничего вразумительного не слышал, кроме шорохов, но Яков Афанасьевич подкрутил какие-то рычажки у деревянного ящика, должно быть, служившего усилителем, и Андрей различил неясное бульканье, нечеткое шипение, смутное гудение… наконец, отдаленный вой и стоны. Ощущение от этих звуков было тоскливое, будто сидел кто-то на дне сухого колодца, давно сидел и выл от ужаса безнадежности и одиночества, давно выл — всегда.

Андрею снилось иногда такое, будто он со дна смотрит и видит выложенные камнем края колодца. Часто снился этот сон. Его приятель, буддист, говорил, что это воспоминание из прошлой жизни, что это память запечатлела последние минуты в другой жизни, в другом веке, в другом теле… С Андрея даже хмель слетел. Он, внутренне содрогнувшись, снял наушники и протянул хозяину.

— Слышал? — спросил тот.

— Что это было?

— Русалки на дне воют, песни свои поют, — замогильным голосом проговорил русалковед.

— Это что, шутка такая? — спросил Андрей, но от этих слов сделалось ему не по себе.

— Да какие тут шутки. Тут совсем недавно человека, защекоченного насмерть, нашли. Их рук дело.

Андрей от природы был недоверчив, даже в экстрасенсов не верил.

— Это как защекоченного? Кто же его?

— Ясное дело кто — русалки. Они иногда выходят на сушу, ловят запоздалых прохожих, мужчин, затаскивают их в воду или защекатывают насмерть.

— Это, конечно, интересно, но, на мой реалистический взгляд, маловероятно. — Андрей ухмыльнулся, иронией стараясь избавиться от тоскливого ощущения.

— А доказательствам поверишь? — вдруг спросил Яков Афанасьевич. — У меня дома есть неопровержимые доказательства. Ну что, пойдем?

Андрей посмотрел на часы — до перезахоронки была еще уйма времени, потом перевел взгляд на промокший ботинок, который от внутреннего тепла пошел белыми разводами. С мокрым ботинком блуждать целый день, а потом ночью откапывать покойника было небезопасно: запросто можно было схватить насморк.

— Лучше в другой раз, — сказал он.

— Ну что ж, если захочешь узнать о невских утопленницах — приходи. Я здесь почти каждый день.

Несмотря на запрет Кристины, Андрей решил все-таки съездить домой.

Он добрался до дома в шесть часов вечера.

Соблюдая конспирацию, поминутно оглядываясь, он вошел в парадную, послушал ее тишину, открыл дверь, прошел в комнату, зажег свет… от неожиданности сделал шаг назад. В кресле напротив двери сидел мужчина в клетчатом пальто нараспашку, в очках с затемненными стеклами и большой блестящей лысиной во всю голову. Человек в кресле встрепенулся, поднял на Андрея лицо и не менее удивленно, чем сам хозяин квартиры, уставился на вошедшего.

— Что такое? Что вы здесь делаете?! — первым пришел в себя Андрей.

— А вы что?! — вдруг спросил незнакомец и тут же звонко шлепнул себя по лбу. — Ах, Андрей Николаевич! Простите великодушно, задремал… Ужас как задремал.

Мужчина поднялся из кресла и, сделав два поспешных шага навстречу, протянул руку.

— Юрий Анатольевич.

Андрею ничего не оставалось, как пожать ее.

— Еще раз простите, дорогой мой, уснул. Разморило, знаете ли, кресло мягкое… Обстановка, опять же, уютная, располагает. Я ведь, дорогой мой, в любом месте не засну.