Криволесье во тьме - Мэтт Коджешау Страница 2

Перебравшись через забор, я направился по ней. Спустя несколько минут у меня возникли сложности с определением направления по причине того, что даже холодные лучи восходящей луны не могли пробраться сквозь листву над моей головой. Полазив в карманах, я нащупал пачку спичек; не зря со времён давних походов сопровождали они в пути меня. Мои мысли спутывались между собой, словно колючие заросли, которые я пытался преодолеть. Много раз я останавливался, зажигал спичку и вглядывался в окружение, затем составлял план действий настолько логичный, насколько позволяла ситуация. И только после этого незамысловатого процесса я осмеливался держать путь дальше.

Под ногами от прошедшего ночью дождя скапливались лужи, в которых отражался едва освещающий местность огонек в моих руках. Было таких иллюзорных зеркал столько, что и не сосчитать – и каждое робко сверкало из тьмы. Но вдруг я заметил нечто примечательное. Вначале мне показалось, что это очередное отражение на мокрых листьях, но  вскоре спичка погасла, а отражение продолжало пылать. Тогда я понял – это не мираж во тьме сырой, это свет, и исходит он из небольшого, небрежно зашторенного оконца. Но кто знает, что скрывает окутанный одиночеством дом. По очертаниям на фоне ночного неба, которое только здесь открывалось человеческому взору, я определил, что жилище малогабаритное, выполненное из древесного сруба, с двускатной крышей, из которой вонзалась в небосвод печная труба. Подойдя к двери, я, сначала не сильно, но затем и настойчивее, постучал кулаком по прочным доскам. И, поначалу, дом, как и окружающая его местность, показался пустым, но шорох из-за двери отвлек меня от раздумий и наполнил волнением. Хозяин в доме и точно знает о непрошенном госте. Дверь завыла протяжным, раздиравшим моё сердце в клочья, скрипом. Приноровившись к темноте, я различил в открывшемся помещении какое-то движение. Связав все воедино и выбрав наиболее подходящий тон для предстоящего диалога, я воззвал человека из тьмы коротким словом: “Простите”.

– Зачем пожаловали? – донёсся хриплый голос, обрушивший все мои старания.

– Заплутал, а ночевать негде. – вымолвил я, уподобившись говору находящегося за порогом человека. За моим изречением последовала необъяснимая тишина. И, быть может, мне всего лишь почудилось, но в этой тишине я слышал мысли неизвестного, или, возможно, то было лишь бессвязное бормотание? Если так, то продолжалось оно целое тысячелетие, по истечению которого хозяин отворил дверь в основную комнату так, что появившаяся оттуда полоска света пала на его лицо. Испещренное морщинами, вызывало оно неприязнь и сострадание одновременно. Седая борода, к счастью, скрывала подробности асимметричных черт. Чего же она не могла скрыть, так это ужасной раны, которая рассекала лоб, переходила через внушительную переносицу и заканчивалась на правом уголке рта. Затуманенные глаза едва заметно выглядывали на меня из ночной тьмы, пугая своей неопределённостью.

– Так уж и быть, входите.  – наконец соединил слова в ясное предложение старик, скрываясь за дверным проемом в главной комнате.

Я преодолел коридор, стены которого увешаны были непонятного назначения прутьями и тканями, после чего попал в основную комнату. В ней было тепло и свет, исходящий от лампы, озарял стены. На них, в свою очередь, были высечены странные символы, которые, видимо, олицетворяли те или иные природные явления. Среди орнамента на паре гвоздей висело ружье – то ли винчестер, то ли кольт, уж простите меня, профессиональные коллекционеры, за моё незнание оружейных фирм. Не смотря на то, что комната казалась вполне комфортной, стены ее поразили насекомые, издающие неестественные скрипы. Возле печи, не использовавшейся летом в качестве средства обогрева, находилось небольшое, но удобное креслице, на которое и устроился хозяин. Его безмолвие оказывало гнетущее влияние на окружающую атмосферу и наводило меня на мысль, что навестить старика осмеливаются совсем немногие, отчего тот сделался молчаливым и хмурым. Я прислонил чемодан к ножке кровати возле двери и был готов к тому, что разговоры окончились приветствиями да немногословным приглашением, но мои опасения, к удивлению, не подтвердились.

– Не волнуйтесь – раздался совет старика, которому я, как бы мне того не хотелось, все же не мог последовать из-за содрогания странных очертаний за окном.

– Как же вас, эм, занесло-то сюда? – поинтересовался размышляющий в полутьме представитель прошлых поколений.

– С побережья ехал, да вот, ошибся с пересадками.

– Что ж, всякое бывает. А вы, вообще, по какой причине решились на поездку? – продолжил любопытствовать старец.

– Поступаю.

– Надо же! И куда, если не секрет?

– На факультет истории.

– Да, помню я этих… кхм. А как у вас живётся-то?

– Извините?

– Ну как, например, нынче одни люди навещают других людей?

– Ах, вы про это! – удивился я, разбирая содержимое чемодана и обустраивая себе место ночлега. – автомобили у нас, поезда и все такое.

– Вот как. К слову, вы упомянули, что родом с побережья, верно ли я расслышал?

– Да, так и есть.

– Слыхал я, что туда много людей переезжало.

– И то верно.

– Так как же, неужели вас не беспокоят… эти, как же их называть то стали… словечко такое ещё интересненькое…

– Мигранты?

– Точно! Так что, не тревожат?

– Пока не особо… А вас?

– И подавно.

Вспоминая, как выглядели эти странные холмы и густые заросли на них, я не мог не предположить:

– Не видят в далёкой от цивилизации жизни смысла?

– Не видят надежд…

В молчании подбирая слова, дабы разговорить старика, я долго сидел на кровати, делая вид усердной сортировки вещей в чемодане, настолько долго, что хозяин, к моему изумлению, самостоятельно внёс лепту в продолжение диалога, но больше в его изречениях не встречал я любопытства, исчезли лишние вопросы, пропал оживлённый тон повествования и любые отхождения.

– Знаете, меня ведь редко навещают гости с доброжелательностью, подобной той, которой наполнены ваши слова. Давно не встречал я людей, с которыми можно потолковать о переживаниях, коими наполнен мой разум. Мало кто знает, как тяжела жизнь в лесу, особенно если в памяти все еще всплывают воспоминания о том, что сокрыто в нем… Но, думаю, вам не составит труда выслушать меня, если я попытаюсь облегчить душу от невыносимой ноши, коей наградили меня годы страха и отчаяния, годы, проведенные в тенях отвратительного криволесья.

– Не думаю, что даже при желании у меня бы нашлись иные занятия.

– Тогда слушайте и запоминайте то, о чем я много лет твердил своим близким, родным, знакомым, и даже самому себе в попытке