Каникулы в Чернолесье - Егоров Александр Альбертович Страница 2

Парень поднял глаза от экрана.

– Очень просто, – сказал он: – «Чернолесье».

Сергей Волков

Все тот же сон

Мне было даже немножко жаль тетю Эллу. Я не хотел ее огорчать.

Но могу себе представить, как бы она напугалась, если бы знала обо мне немного больше.

Хорошо, что она не знает.

Возможно, я и вправду болен. Мне часто снится один и тот же сон, вот уже несколько лет. Вероятно, это и следует называть кошмаром, хотя иногда мне кажется, что в жизни случаются вещи куда более страшные.

В этом сне я видел старый польский жилой вагончик, который до сих пор еще ржавеет во дворе у деда. Когда-то, в давние времена, родители прицепляли этот вагончик к «Ниве» и путешествовали. Я видел пластиковые стены, потертые кресла внутри, и холодильник, и стол с разбросанными картами, и свои давно забытые игрушки: белого плюшевого щенка и пожарную машину. Получается, я и сам там был, в этом сне, только очень маленьким. Я смотрел на все это откуда-то сверху, со своей полки, занавешенной прочной сеткой, которую натягивали каждый вечер, чтоб я оттуда не вывалился и чтоб не закусали комары. Из-за этой сетки все, что я видел, казалось расплывчатым и нерезким. За окном висел предрассветный туман, и я отчего-то проснулся.

Да, я проснулся в этом чертовом сне и услышал, как кто-то ходит там – снаружи. Сухие сучья хрустели под чьими-то ногами, то тише, то громче. Фиолетовые тени скользили по стенам. Окно вдруг, как зимой, покрылось изморозью. Мне стало холодно, я сидел в своем гнезде из одеял и подушек, обмирая от ужаса. Кто-то остановился у двери. Взялся за ручку. Я слышал, как он сопит и возится с замком. Дверь подалась и понемногу начала отворяться. За ней клубился черный туман, и я понял, что больше всего на свете боюсь увидеть того, кто сейчас войдет. Я дико заорал и проснулся по-настоящему.

Черт!

Дверь отворилась, и заспанная Вероника появилась в моей комнате, в розовой пижаме не по росту.

– Ты что, совсем плохой? – спросила она сиплым голосом. – Весь дом разбудишь.

Я молчал и хлопал глазами.

– Еще раз так заорешь, придушу подушкой. И вот что: кончай залипать в интернете до трех ночи.

Я не ответил. Или что-то ответил, не помню.

– Все маме скажу, – пообещала она и скрылась за дверью.

Тогда это случилось в первый раз. С тех пор я стал запираться на замок, Вероника тоже.

Мне ни с кем не хотелось говорить об этих снах. Разве что с дедом. Он как знал: прислал мне на Новый год самый передовой смартфон – не поленился заказать из своей деревни! Но почему-то я не решался ему звонить. Иногда посылал сообщения. Не уверен, что он их читал.

После нашего разговора с теткой дед вдруг позвонил сам.

– Привет, Серый, – сказал он мне.

Он почему-то любит называть меня «Серый» – очень старомодно. Он уверяет, что в его детстве у всех мальчишек были примерно такие клички, а нормально вообще никого не звали. Когда-то давно он жил в Сибири, и я готов поверить, что правила жизни там достаточно суровые.

В Сибири он тоже работал лесником. Только лес там был совсем другой. В этой глухой тайге жили во множестве волки и медведи, а морозы стояли такие, что сопли замерзали на лету, как сочно рассказывал дед.

Итак, он позвонил и сказал: «Привет, Серый».

– Я очень рад тебя слышать, – ответил я, потому что и правда был рад. Я никогда не вру.

– Черт возьми, как изменился твой голос, – сказал он. – Похоже, ты совсем взрослый.

Я откашлялся. Я и без него знал, что мой голос ломается, но сам как-то не замечал особых перемен. Мне стало приятно, что меня назвали взрослым.

– Я же присылал тебе фотки, – сказал я.

– Теперь присылайся лично. Я встречу тебя на станции. Пусть Элла выдаст тебе чемодан потяжелее. И передай ей, чтоб она больше не пыталась тебя воспитывать по своим занудным правилам. Мы ребята простые, сибирские, пусть так и знает!

Я улыбнулся. Мы поговорили еще немного, и я пошел собирать вещи.

Через день я уже добрался на международном экспрессе до Минска, а потом ехал на региональном поезде в сторону Беловежья, к затерянной в глуши станции под забавным названием «Чорны Лес».

Всю дорогу я играл. Дополненная реальность забавная: наводишь камеру на соседей, а на экране вместо них возникают всякие фантастические твари. Толстяк в старой джинсовой куртке легко превратился в громадного медведя-мутанта. Две девушки – в симпатичных волчиц. И так далее. Была только одна проблема: герои не спешили совершать героические поступки. Они сидели и точно так же пялились в свои телефоны. Это было скучно. Я даже не заметил, как задремал.

Во сне я видел, как поезд тормозит у короткой пустынной платформы, и мимо проплывает белая вывеска с именем станции, смутно знакомым. На вывеске сидел громадный черный ворон с крючковатым клювом. Когда наш вагон поравнялся с ним, ворон повернул голову в мою сторону и неслышно каркнул. Только тогда я проснулся.

Поезд действительно стоял у моей станции, и стоянка уже заканчивалась. Я подскочил на месте и потянулся за своей сумкой, но не удержал и со всего размаху уронил ее на шею толстому мужику в куртке. Тот охнул и выругался вполголоса. Какая-то тетка поскорее подтолкнула меня к выходу. Только я выбрался из вагона, как поезд тронулся, набрал ход и исчез за поворотом.

Солнце клонилось к закату. Я стоял на платформе совершенно один. Никто меня не встречал. Я полез за телефоном и понял, что оставил его в вагоне. Я даже знал, где: под лавкой у джинсового толстяка. Вряд ли можно было надеяться, что он пришлет мне этот телефон с курьером.

Плюнув с досады, я покатил сумку к станционному зданию. Колеса мерно постукивали по растрескавшемуся асфальту. Я прошел мимо вывески: никакого ворона там, конечно, не оказалось. Только воробьи перепархивали с места на место под стеклянным навесом.

Зал ожидания тоже был пуст. Двое местных милиционеров в мешковатых форменных рубашках коротали время за столиком в кафе. Они говорили по-белорусски и даже не смотрели в мою сторону. Я побоялся к ним обращаться.

Можно было бы добраться до усадьбы самому, и даже успеть до темноты. С прошлого раза я хорошо запомнил, что вдоль всей дороги тянулся густой лес с высоченными соснами. От станции нужно было повернуть направо, на перекрестке – налево. Или наоборот.

Пока я размышлял, милиционеры начали приглядываться ко мне. Да, они посматривали на меня все чаще. Я чувствовал себя скверно.

Я уже хотел послать все к черту и купить обратный билет, когда откуда-то издали послышался автомобильный сигнал, громкий и требовательный. Мы выглянули в окно и увидели, как на парковку возле супермаркета въезжает потрепанный красный грузовичок. Я сразу узнал служебный пикап моего деда Германа.

Дед остался таким же, как раньше: краснолицым, здоровым и крепким. Он пожал мою руку так, что в ней что-то треснуло, а потом обнял меня и ощутимо похлопал по спине. Как всегда, его короткая бородка кололась и пахла смолой.

Он не стал ругать меня за телефон. Просто махнул рукой. Тогда я сам решил немножко обидеться, да и было за что.

– Я целый час тебя прождал, – сказал я, но он и тут рассмеялся:

– Это Чернолесье, детка! Здесь ваше время не действует.

Сказав так, он подхватил мою сумку, как пушинку, преспокойно кинул ее в кузов и распахнул передо мной скрипучую дверцу:

– Садись, бродяга. Добро пожаловать в сказку.

Герман

Смотритель

Темнота сгустилась над усадьбой. За лесом еще горела узкая полоска заката, но все другие краски померкли, деревья казались черными, а темный пруд – свинцовым. Наступала ночь, безлунная, волчья.

Лесной дом выглядел спящим. Фонарь над крыльцом горел вполсилы, а прожекторы на столбах и вовсе были потушены. Здешний хозяин больше не ждал гостей. Но и спать не торопился. Если бы кто-то смог заглянуть сейчас в окно второго этажа, то увидел бы его сидящим за столом, перед тусклой лампой, в глубокой задумчивости. Перед ним лежал тяжелый планшет в прочном резиновом корпусе военного образца. Хозяин рассматривал электронную карту леса.