Эти странные Рэдли - Мэтт Хейг Страница 2

Так красиво. Такой густой красный цвет. Он стирает его, разглядывает алое пятно на пальце, и его сердце бьется быстрее. Он ближе и ближе подносит палец к губам, но не успевает облизнуть – его прерывает внезапный шум. К ванной приближаются поспешные шаги, кто-то дергает ручку двери.

– Папа, пожалуйста, впусти… скорее, – его дочь Клара барабанит в толстую деревянную дверь.

Он повинуется, Клара вихрем влетает в ванную и склоняется над унитазом.

– Клара, – говорит он дочери, в то время пока ее тошнит. – Клара, что такое?

Она откидывается назад, обратив к нему бледное, особенно на фоне школьной формы, лицо. За очками виден взгляд, полный отчаяния.

– Господи, – говорит она и снова склоняется над унитазом.

Ее опять рвет. Питер чувствует запах, видит цвет. Он вздрагивает – но не из-за самой рвоты, а из-за того, что она означает.

Через несколько секунд сбегается вся семья. Хелен приседает рядом с дочерью, гладит ее по спине, успокаивает. Их сын Роуэн появляется в дверях, не успев размазать по лицу солнцезащитный крем с SPF 60, отчего его темная челка прилипает ко лбу.

– Что с ней? – спрашивает он.

– Все нормально, – отвечает Клара, чтобы от нее поскорее отвязались. – Честно, все хорошо. Отпустило.

Последняя реплика повисает в воздухе, наполняя комнату тошнотворным душком лжи.

Действо

Клара старательно собирается в школу, делая все, что должны делать обычные нормальные дети, только вот в желудке у нее полное безобразие.

Дело в том, что в прошлую субботу Клара решила повысить свой уровень от вегетарианки до стопроцентной веганки в попытке заставить животных полюбить ее хоть немножко больше.

Например, те же утки, которые отказываются есть ее хлеб, или коты, которые не дают ей себя погладить, или лошади, которые пасутся в полях за дорогой на Тирск и каждый раз чуть ли не бесятся, когда она проходит мимо. Она даже не смогла нормально насладиться поездкой с классом в питомник фламинго, потому что едва она приближалась к озеру, как все фламинго в панике разлетались. Что уж говорить о ее золотых рыбках, Ретте и Скарлетт, чей век оказался совсем уж короток. Это были единственные питомцы, которых ей неосмотрительно позволили завести; она прекрасно помнит, как в первое же утро она с ужасом обнаружила их плавающими вверх животами, с бледной чешуей.

А теперь она достает из холодильника соевое молоко и чувствует на себе взгляд матери.

– Если бы ты попила нормального молока, тебе бы стало лучше. Значительно.

Клара гадает, что именно в формулировке «никакого мяса или продуктов животного происхождения» непонятно ее матери, но выдавливает из себя улыбку:

– Я в порядке. Не беспокойся, пожалуйста.

Они сидят все вместе в кухне – отец пьет свежий кофе, брат поглощает традиционное ассорти из мясной нарезки.

– Питер, объясни ей, что она себя гробит.

Питер выжидает. Слова жены сперва вливаются в темную алую реку его мыслей, а потом выплескиваются тяжелым вязким потоком на узкий берег отцовского долга.

– Мама права, – говорит он. – Ты себя гробишь.

Клара заливает омерзительным молоком орехово-зерновые мюсли, и ее с каждой секундой тошнит все сильнее. Она хочет попросить, чтобы выключили радио, но понимает, что так ее дурное самочувствие только сильнее будет бросаться в глаза.

Наконец на ее сторону встает Роуэн, пусть и в привычной саркастической манере:

– Это всего лишь соя, мама, – бубнит он с набитым ртом. – Не героин какой-нибудь.

– Но она должна есть мясо!

– У меня все хорошо.

– Слушай, – говорит Хелен. – Я думаю, тебе стоит остаться дома. Хочешь, я позвоню в школу?

Клара качает головой. Она обещала Еве, что придет сегодня на вечеринку к Джейми Саутерну. Так что если она хочет, чтобы ее отпустили, то придется и в школу идти. Кроме того, торчать дома и целый день слушать пропаганду мясоедения – сомнительное удовольствие.

– Честно, мне нормально. Меня уже не тошнит.

Мама и папа привычно обмениваются выразительными взглядами, значение которых остается для нее неясным.

Питер пожимает плечами. («Фишка папы в том, – сказал однажды Роуэн, – что если бы так было можно, ему было бы дважды насрать практически на все».)

Хелен сдается – как сдалась несколько дней назад, когда Клара заставила ее сунуть в тележку для покупок соевое молоко, пригрозив анорексией.

– Ладно, в школу отпущу, – наконец говорит мама. – Но пожалуйста, осторожнее.

Сорок шесть

Однажды наступает такой возраст – это может быть и пятнадцать лет, и сорок шесть – когда ты вдруг осознаешь, что привычные модели поведения не работают. Именно это сейчас происходит с Питером Рэдли, который жует кусок зернового тоста с маслом и таращится на прозрачную пластиковую коробку с остатками ветчины.

Законопослушный и рационально мыслящий взрослый, у которого есть машина, жена, дети и регулярные пожертвования в благотворительные фонды.

Прошлой ночью ему всего лишь хотелось секса. Простого, безобидного, человеческого секса. Что такое вообще этот секс? Ерунда. Объятия в движении. Бескровные шевеления плоти. Ну ладно, ладно – возможно, он хотел, чтобы секс привел к чему-то еще, но он бы сдержался. Он уже семнадцать лет сдерживается.

Ай, на хрен, думает он.

Как приятно выругаться, пусть и мысленно. Он читал как-то в Британском медицинском журнале, что есть доказательства, будто сквернословие облегчает боль.

– На хрен, – бормочет он тихо, чтобы не услышала Хелен. – На хрен, на хрен.

Реализм

– Я беспокоюсь за Клару, – говорит Хелен, подавая Питеру ланч-бокс. – Она всего неделю веганствует, а уже болеет. Вдруг это приведет к последствиям?

Он едва ее слышит. Смотрит вниз, вглядываясь в темный хаос своего портфеля.

– Сколько же тут всякого дерьма скопилось.

– Питер, я боюсь за Клару.

Питер выбрасывает в мусорку две ручки.

– И я за нее боюсь. Я очень за нее боюсь.

– Но ты же не ждешь от меня никаких предложений, правда?

Хелен качает головой.

– Только не начинай. Питер, не сейчас. Дело серьезное. Я очень надеюсь, что мы будем вести себя как взрослые люди. И мне интересно, что ты можешь предложить.

Он вздыхает:

– Я думаю, надо сказать ей правду.

– Что?

Он делает глоток спертого кухонного воздуха.

– Мне кажется, пора все рассказать детям.

– Питер, мы должны думать о безопасности. И об их личной, и вообще. Будь реалистом, пожалуйста.

Он защелкивает застежку портфеля.

– О, ну да, реализм. Не наша тема, не так ли?

Он бросает взгляд на календарь. Балерина Дега, даты, обведенные рукой Хелен. Напоминалки о собраниях книжного клуба, спектаклях, бадминтоне, уроках живописи. Бесконечный