Ольга Грибова - Тьма Страница 2

Моя агония была ужасной и бесконечно долгой. Единственное чего я желал — это смерти. Господи, металось сознание в тщетной мольбе, дай мне умереть. Пусть весь этот кошмар закончится раз и навсегда. Просто позволь мне умереть. И Бог услышал меня. Порой даже он бывает милосердным.

Сердце натужно бухнуло в последний раз и замерло. Вот он — конец, с радостью подумал я. Прошла минута, другая. Сердце молчало. Кислород больше не обогащал кровь, она не несла его к органам. Мое тело умерло. Для меня это было очевидно. Одного не мог понять: что я до сих пор здесь делаю?

Может, я привидение? Неупокоенная душа в поисках мести? Мысль глупая, но как еще объяснить происходящее? Я никак не мог сосредоточиться на настоящем, а все потому, что боль, наконец, отступила, оставив после себя искалеченное тело и сошедший с ума от невыносимых пыток разум. Хотелось плакать и смеяться одновременно. Мне было так хорошо и вместе с тем так плохо.

Надо открыть глаза. Простое действие, но до чего же страшно решиться. А что если вокруг ничего нет? Только непроглядная тьма. Я сделал пару глубоких вдохов, попутно отметив, что дышу. Это приободрило. Что может быть лучше полноценного вдоха? Но часть сознания вежливо напомнила, что сердце по-прежнему не бьется. Я отмахнулся от назойливой мысли. Раз могу дышать, значит и с сердцем как-нибудь разберемся. Всему свое время.

Распахнул глаза. Взгляд уперся в низкий бетонный потолок. Между стыками плит просачивалась вода. Капли медленно набухали, а потом срывались вниз — отчаянные самоубийцы — и насмерть разбивались о земляной пол. Некоторое время я наблюдал за их безнадежным полетом, пока это занятие мне не наскучило.

Приподняв голову, рассмотрел неровные стены, кованную металлическую дверь с маленьким наглухо закрытым окошком. Справа от входа стояла тумба. На ней наполовину сгоревшая свеча. Воск оплыл, превратив некогда стройную красавицу свечку в уродливое кособокое чудище. Света едва хватало, чтобы осветить угол за тумбой, но мне, странное дело, было все отлично видно. Окон в помещении не было, так что выяснить день сейчас или ночь не представлялось возможным.

Я лежал на больничной каталке, вокруг приборы жизнеобеспечения, но все они выключены. Похоже, я больше не нуждаюсь в их помощи. Вроде я жив, но сомнения оставались. Покоя не давало сердце, упорно не желающее биться. Это вообще нормально — очнуться в погребе с тишиной в груди, но чувствовать себя при этом отлично? И спросить-то не у кого. В комнате я один.

Я рискнул сесть. Вышло даже лучше, чем предполагал: ни головокружения, ни тошноты. Только дискомфорт внизу живота, словно кто-то схватил меня за кишки и тянет. Я положил руку на живот в надежде избавиться от неприятного ощущения или хотя бы определиться с его источником. Пальцы погрузились во что-то прохладное и скользкое, будто вместо кожи у меня склизкая чешуя. Может, это перерожденье и я теперь и не человек вовсе, а какое-нибудь земноводное? Как там в Буддизме — всем воздастся по заслугам. Или это из другой религии, а может и не из религии вовсе? Я никогда не был силен в теософии и сейчас горько жалел о пробелах в образовании. Могло бы пригодиться.

Допустим, я теперь кто-то вроде ящерицы. Это хорошо или плохо? Так быстро однозначного ответа не найти. Я призадумался, поднял руку, намериваясь пригладить волосы и замер, в одно мгновение уяснив для себя две вещи: во-первых, я пока еще человек, по крайней мере, руки у меня вполне человеческие; во-вторых, я, кажется, истекаю кровью. Ладонь была перепачкана бурой субстанцией, которая при определенной доли фантазии могла сойти за кровь. Беспокоило только то, что она была вязкой и липла к пальцем, как клей. При одной мысли, что эта гадость течет внутри меня, стало противно, и я торопливо вытер руку о край простыни, что свисала с каталки.

Я набрался храбрости и опустил голову, чтобы взглянуть на живот. Приподнял больничную рубашку и нахмурился. Увиденное озадачивало. Я серьезно задумался. Теперь хотя бы понятно, почему сердце не бьется. Я бы на его месте тоже не стал этого делать.

Четко по центру живота (прощу обратить особое внимание — моего живота!) зияла огромная рана. Кожа свисала рваными кусками, мясо и части внутренностей едва ни вываливаются наружу, кровь алой коркой запеклась вокруг. Я медленно опустил рубашку, скрывая неприглядное увечье, и скрестил руки на животе, чтобы предотвратить выпадение части меня мне же на ноги. Сомнений больше не осталось — я окончательно и бесповоротно мертв. И это не лечится.

Так жутко мне еще никогда не было. Я невольно заметил тенденцию этого дня — все сегодня впервые. Например, я впервые мог думать и не дышать. Я впервые сидел с огромной дырой в животе и чувствовал себя при этом вполне сносно. Мое сердце впервые не билось, а мне хоть бы хны.

Не знаю, сколько так просидел, придерживая руками собственные кишки и тупо палясь на дверь, в попытке привыкнуть к мысли, что я умер. Не так-то это просто очнуться и понять, что тебя нет среди живых. Постепенно искалеченная осознанием собственной смерти психика восстанавливалась, и в голову начали приходить интересные вопросы. Например, я задумался, как собственно получилось: я мертв, но при этом все еще жив. Парадокс.

Наконец, отважился спустить ноги с каталки. Босые ступни коснулись влажного пола, и я внутренне напрягся, ожидая почувствовать неприятный холодок, но ничего не произошло. Умом я понимал, что пол сто пудово ледяной, но ногам было на это плевать. Они не испытывали дискомфорта. Это придало мне смелости, и я встал, придерживаясь одной рукой за каталку, а другую прижимая к многострадальному животу. От входа меня отделяло всего пара шагов. На негнущихся ногах я преодолел это расстояние и повис на металлической двери, упершись в неё лбом и плечами. Дернул ручку — заперто, причем снаружи. Кто-то позаботился о том, чтобы я не вышел отсюда. Может оно и к лучшему.

Обратный путь к каталке дался мне легче. Тело слушалось все лучше и лучше. Оно признало во мне хозяина. Я снова лег, скрестил руки на груди и принялся ждать. Кто бы ни запер меня в этом каземате, он рано или поздно придет проверить как я тут. И вот тогда… А что тогда? Я сдвинул брови, прикидывая, что может случиться. Меня убьют? Ни капельки не страшно. Это пройденный этап. Других альтернатив я не придумал. Так уж вышло, что всю сознательную жизнь меня непременно кто-то пытался убить, и я в свою очередь не оставался в долгу. Я не привык строить отношения на других мотивах. Исключение составляет разве что Амаранта. При мысли о моей возможно потерянной навсегда супруге сердце предательски дрогнуло. Выходит, осталось в нем нечто способное хоть на какие-то реакции.