Монтегю Джеймс - Розарий Страница 2

— Попроси миссис Уилкинс подойти сюда, — велела миссис Анструтер служанке, и вскоре гостья, почтенная уже немолодая особа, появилась на виду.

— Завтра я уезжаю из Эшиз, — промолвила она, — и не премину рассказать брату, насколько к лучшему изменилась усадьба благодаря вам. Конечно, ему, как и мне, немного жаль старого дома, но сад теперь просто великолепен.

— Очень рада слышать это от вас. Но не думайте, будто все усовершенствования уже сделаны. Позвольте показать вам место, где я собираюсь устроить розарий. Это совсем рядом.

Некоторое время мисс Анструтер вовсю расписывала собеседнице свой замысел, но та слушала несколько рассеянно, словно ее отвлекало нечто иное.

— Да, восхитительно, — откликнулась она наконец чуточку невпопад. — Все просто чудесно, но, боюсь, меня одолели воспоминания. Признаюсь: я очень рада, что еще успела увидеть эту лужайку прежней. Видите ли, мы с Фрэнком пережили здесь в детстве нечто вроде приключения.

— Вот как, — улыбнулась миссис Анструтер, — прошу вас, расскажите. Наверняка это любопытная и чрезвычайно романтическая история.

— Слишком уж романтической я бы ее не назвала, но кое-что любопытное в ней и впрямь было. Во всяком случае, непонятное и даже пугающее. До такой степени, что с тех пор ни он, ни я не бывали здесь в одиночку. Мне трудно рассказать о случившемся так, чтобы это не звучало нелепо, но я попробую.

Однажды очень жарким осенним днем, ближе к вечеру, Фрэнк куда-то запропастился. Отправившись поискать его, чтобы позвать к чаю, я пошла по этой самой тропинке и вдруг увидела Фрэнка. Он не прятался в кустах, как думалось мне поначалу, а сидел на скамейке в старой беседке (в то время здесь стояла беседка) и спал. Выглядел он ужасно, так, можно было подумать, будто он тяжело болен, а то и вовсе умер. Я подбежала к нему, стала будить, трясти, кричать, чтобы он проснулся, — и он-таки проснулся с пронзительным воплем ужаса. Уверяю вас, бедняжка был сам не свой от страха. Он поспешно увлек меня к дому, подальше отсюда, и в ту ночь так и не сомкнул глаз. В таком состоянии его не могли оставить в спальне одного, и, насколько я помню, кому-то из домашних пришлось сидеть с ним до утра. Полегчало ему довольно скоро, однако несколько дней мне не удавалось добиться связного рассказа о том, что же такое с ним стряслось. Наконец выяснилось, что он действительно заснул и увидел очень странный, бессвязный, пугающий сон. Как говорил Фрэнк, сон состоял не столько из образов, сколько из ощущений, причем чрезвычайно ярких и жизнеподобных. Поначалу ему показалось, будто он оказался в просторном помещении, где есть и другие люди, а напротив него находится некто «весьма могущественный». Они задавали вопросы, как понимал Фрэнк, очень для него важные, а когда он отвечал, то чувствовал, — во всяком случае, так выходило по его словам, — будто против него предпринимается что-то недоброе. Голоса звучали словно в отдалении, однако в его памяти сохранились обрывки вопросов: «Где вы были 19 октября?», «Это ваша подпись?», ну и так далее, в том же роде. Теперь я думаю, что ему приснился какой-то судебный процесс, но не совсем понятно, откуда у восьмилетнего мальчика могло взяться столь яркое представление о юридической процедуре. Фрэнк говорил, что все это время чувствовал тоску, безнадежность и обреченность — во всяком случае, так я понимаю описанное им состояние, хотя сомневаюсь, чтобы тогда он использовал именно эти слова. Потом — после суда — последовал интервал, заполненный, как помнилось Фрэнку, страхом и отчаянием, — а затем Фрэнк осознал, что выходит из помещения. Стояло мрачное холодное утро, сыпал легкий снежок. Дело происходило на городской улице или, во всяком случае, среди домов: он чувствовал, что вокруг собралось немало народу. Его провели вверх по скрипучим деревянным ступеням на какой-то помост, но по-настоящему видел он лишь разожженный тут же на помосте небольшой костер. Некто, державший Фрэнка за руку, отпустил ее и направился к этому огню, и тут, как он рассказывал, на него накатил совершенно непереносимый ужас. Выходило, что не разбуди я его в тот миг, неизвестно, что бы с ним стало. Необычный сон для ребенка, не правда ли? Впрочем, хватит о этом. Потом, кажется, в том же году, но попозже, мы с Фрэнком снова оказались здесь. Помню, дело шло к вечеру и мы сидели в увитой зеленью беседке. Приметив, что солнце клонится к закату я попросила Фрэнка сбегать и узнать, готов ли чай, думая за это время закончить главу книги, которую читала. Он отсутствовал дольше, чем я ожидала, а темнело так быстро, что очень скоро мне пришлось склоняться над книгой, пытаясь разглядеть текст. И вдруг мне показалось, будто там, в беседке, у самого моего уха послышался шепот. Весьма неразборчивый — я расслышала только что-то вроде «Тяни, тяни! Я толкну, а ты тяни!» — но и в том не уверена.

Перепугавшись, я вскочила и огляделась. Шепот не прекратился, он звучал так же сердито и резко, но словно бы доносясь издалека — точно так же, как во сне Фрэнка. И представьте себе, несмотря на страх, у меня хватило духа попытаться установить, откуда исходит голос. Наверное, это звучит полнейшей нелепицей, но вышло, что громче всего он звучал, когда я прикладывала ухо к старому столбу, возле которого стояла скамья. Я настолько уверилась в этом, что достала из рабочей корзинки ножницы и сделала на столбе несколько отметин, стараясь, чтобы они вышли как можно глубже. Теперь уж и сама не знаю, зачем мне это понадобилось… Кстати, вот столб: не тот ли самый? Вполне возможно, царапины на нем есть… впрочем, теперь разве вспомнишь. Во всяком случае, выглядит он очень похожим. Проведав, что мы с Фрэнком чего-то напугались в беседке, мой отец как-то раз вечерком сходил туда, и вскорости беседку снесли. Мне запомнился обрывок разговора отца с одним стариком, частенько выполнявшим в усадьбе разовые работы.

— Неужто вы не боитесь, сэр? — сказал поденщик. — Он ведь крепко сидит там, а потревожишь, так неровен час еще и выберется.

Я, конечно, спросила отца, кто это «он», но вразумительного ответа так и не получила, наверное, потому, что была слишком маленькой для правдивого ответа. Возможно, позднее отец или матушка рассказали бы мне больше, но, как вы знаете, они умерли, когда мы с Фрэнком еще не выросли. Должна признаться, эта история всегда казалась мне странной, и я не упускала случая расспросить на сей счет деревенских старожилов, но те либо ничего не знали, либо не хотели рассказывать. Боже мой, как я, наверное, наскучила вам своими детскими воспоминаниями! Но эта беседка и вправду довольно долго волновала мое воображение. Можете себе представить, какие истории рождаются после подобных случаев в детских головках. Однако, дорогая миссис Анструтер, не пора ли мне идти. Надеюсь, этой зимой мы встретимся в городе.