Роберт Мазелло - Кровь и лед Страница 2

Элеонор была не одна. В щель под дверью пробивалась полоска мерцающего света, и, войдя внутрь, Синклер застал над постелью больной судового врача Ладлоу. Пренеприятнейший тип — мешковатый, сутулый, с манерами, выдававшими в нем одновременно и подхалима, и заносчивого спесивца. Синклер настолько не доверял Ладлоу, что не позволил бы тому даже волосы себе подстричь (еще одна полезная обязанность судовых врачей), и уж тем более он не верил в искреннее желание помочь — доктор при всяком удобном случае норовил оказаться возле Элеонор, к которой проявлял живейший интерес с той самой минуты, как они ступили на борт. Ладлоу взял ее обмякшее запястье и сокрушенно покачал головой:

— Пульс очень слабый, лейтенант. Еле прощупывается. Я очень беспокоюсь за жизнь несчастной девушки.

— А я нет, — заявил Синклер, рассчитывая произвести эффект как на Элеонор, так и на никчемного врача.

Он высвободил ее руку из потной ладони Ладлоу и подсунул назад под одеяла. Элеонор не шелохнулась.

— Боюсь, даже мои пиявки замерзли.

Хоть какая-то хорошая новость: любая мало-мальская потеря крови причинит Элеонор сейчас только вред.

— Сочувствую, — ответил он и подумал, что процедура прикладывания пиявок к груди и ногам Элеонор, вероятно, доставила бы доктору немалое удовольствие. — Будьте добры, оставьте нас. Я и сам отлично справлюсь.

Доктор Ладлоу отвесил легкий полупоклон.

— Я пришел с сообщением от капитана. Он желает поговорить с вами на палубе.

— Поднимусь сразу, как только освобожусь.

— Простите, лейтенант, капитан настаивает, чтобы вы явились немедленно.

— Чем скорее вы уйдете, тем скорее состоится наша встреча.

Ладлоу, помедлив, покинул каюту. Едва он вышел, Синклер подпер дверь стулом, вытащил спрятанный под мундиром кортик и откупорил бутылку.

— Потерпи, — сказал он Элеонор, хотя и не был уверен, что та его слышит. — Сейчас станет легче.

Одной рукой он приподнял ее голову над импровизированной подушкой — холщовым мешком, набитым тряпками, — а другой приложил к губам бутылочное горлышко.

— Пей. — Синклер чуть наклонил бутылку, и жидкость, попав на губы девушки, окрасила их в красный цвет, словно к ним снова начала возвращаться жизнь. — Пей.

Тыльной стороной ладони Синклер почувствовал слабое дуновение ее дыхания. Он наклонил бутылку сильнее — розовая струйка потекла по подбородку и уткнулась в брошку слоновой кости на воротнике платья. Изо рта девушки показался кончик языка и скользнул по губам, словно пытался собрать все капли, не достигшие цели. Синклер невольно улыбнулся:

— Да, вот так. Давай еще. Пей.

Спустя пару минут ее веки поднялись. Элеонор смущенно посмотрела на Синклера. Он продолжал поддерживать бутылку, а она все пила и пила, и с каждым глотком взор ее делался более осмысленным, а дыхание — ровным. Наконец, решив, что с нее достаточно — не приведи Бог стошнит, — Синклер положил голову Элеонор на подушку, заткнул бутылку пробкой и спрятал ее под грудой постельного белья, служившей матрасом.

— Со мной хочет встретиться капитан. Надеюсь, это ненадолго.

— Нет, — еле слышно отозвалась она. — Останься.

Синклер стиснул руку девушки. Она уже потеплела… или ему показалось?

— Поговори со мной, — попросила Элеонор.

— Мы еще поговорим. Обязательно поговорим… О резных кокосовых пальмах, высоких, как собор Святого Павла…

На ее губах появилось слабое подобие улыбки.

— …и песках, белых, словно в Дувре.

Эту присказку — строчку, вырванную из популярной песенки, — они частенько нашептывали друг другу в ситуациях гораздо менее драматичных, чем нынешняя.

Синклер отставил от двери стул, потушил огонь в лампе — сейчас на счету была каждая капля китового жира — и вышел из каюты. Свет, который пробивался в коридор с верхней палубы, был очень тусклым, но его оказалось вполне достаточно, чтобы уверенно проделать путь к трапу.

Как ни холодно было внизу, вверху было куда холоднее — порывы ветра, словно кузнечные мехи, высасывали из легких воздух и врывались в них ледяными потоками. Капитан Эддисон стоял у штурвала, закутанный в несколько слоев одежды, верхний из которых являл собой старый разорванный парус. Капер уже три раза успел напомнить, во сколько обойдется их с Элеонор пребывание на бриге. Понимая безвыходное положение пассажиров, Эддисон не церемонился и пытался извлечь из ситуации максимальную выгоду.

— А! Лейтенант Копли! — воскликнул он. — Надеюсь, вы ненадолго составите мне компанию.

Синклер не сомневался, что Эддисон лукавит и на уме у него что-то более серьезное. Он осмотрелся, вглядываясь в дышащую серую гладь воды, на поверхности которой покачивались массивные ледяные глыбы, затем поднял глаза на ночное небо, отливающее, как и положено в южных широтах, немеркнущим свинцовым оттенком. По обеим сторонам палубы несли вахту два матроса, высматривая особенно опасные льдины; еще один, вцепившись в поручень, наблюдал за океаном с марсовой площадки высоко над головой. Судно шло медленно и очень осторожно; покрытые инеем уцелевшие паруса громоподобно хлопали под натисками изменчивого ветра.

— Как чувствует себя ваша жена?

Синклер подошел ближе, скользя сапогами по обледенелому деревянному настилу палубы.

— Наш замечательный доктор, — продолжал Эддисон, — сообщил мне, что ей по-прежнему нездоровится.

Капитан был в треуголке, которой помогала удерживаться на голове потертая кроваво-красная лента, пропущенная под подбородком.

Если и существовал предмет, относительно которого их мнения с Эддисоном всецело совпадали, то касался он того очевидного факта, что на корабельного врача совершенно нельзя положиться. В сущности, на борту все были довольно темными личностями, но так уж вышло, что быстро и без лишних формальностей Синклеру удалось получить места только на «Ковентри».

— Ей лучше. Она отдыхает.

Капитан Эддисон задумчиво кивнул и устремил взор на беззвездное обложное небо.

— Ветра по-прежнему против нас, — сказал он. — Если в ближайшие дни не изменим курс, судно занесет на самый Южный полюс. В жизни не видывал таких ветров.

Синклер без труда услышал намек на то, что омерзительная погода стала следствием появления на бриге двух загадочных пассажиров. Среди моряков и так бытует поверье о том, что женщина на борту приносит неудачу, а уж тот факт, что Элеонор нездорова — она и впрямь выглядела бледной как привидение, — лишь усугублял положение. Поначалу Синклер пытался влиться в жизнь судна, проявить себя в качестве добропорядочного и примерного гостя, однако это оказалось абсолютно невыполнимой задачей, учитывая необходимость постоянного ухода за Элеонор и свое собственное недомогание, которое он скрывал. Даже сейчас два матроса на палубе — вроде бы их звали Джонс и Джеффрис — с нескрываемой злобой поглядывали на него из-под шерстяных шапок и тряпок, обматывающих головы.