Брэм Стокер - Крукенские пески Страница 2

– Я работал с тем расчетом, чтобы остался еще материал. Так что если вы или кто-нибудь из ваших друзей пожелаете…

Мэкам был признателен и сказал в ответ, что очень наде­ется на этот костюм, который они в кропотливых трудах соз­давали вместе, и думает, что в скором времени клетчатая шотландка станет его любимым материалом и он всегда будет заказывать из него одежду у МакКаллума и МакДу.

Однажды на работе, когда все служащие разошлись уже по домам, Мэкам впервые примерил костюм. Показавшись в зер­кале, он не смог удержать довольной улыбки, хотя одновре­менно и немного испугался. МакКаллум работал на совесть и ничего не пропустил из того, что можно было бы добавить к бравому и воинственному облику горца.

– Конечно, в обычных случаях я не буду носить палаш и пистолеты, – сказал Мэкам своему отражению в зеркале и стал переодеваться обратно в свое обычное одеяние.

Он дал себе слово, что наденет новое платье, как только пересечет границу Шотландии. И вот, согласно данному само­му себе обещанию, едва только «Бэн Рай» отвалил от маяка Гэдл-Несс, где он дожидался прилива, чтобы спокойно войти в эбердинский порт, Мэкам появился из своей каюты во всем разноцветном величии нового костюма. Первый отзыв он ус­лышал от одного из своих сыновей, который даже не узнал его в первую минуту:

– Вот это парень! Большой шотландец! Хозяин!!! – С этими словами мальчик бросился стремглав в салон, где, за­рывшись в подушки, раскиданные на диване, дал волю своему смеху.

Мэкам был прирожденным мореплавателем и нисколько не страдал от качки, поэтому его от природы румяное лицо стало еще румяней – краска так и играла на щеках, – когда он понял, что на него обращены все взгляды. Правда, он корил себя за то, что слишком браво захлестнул шотландскую ша­почку на бок. Холодный ветер немилосердно трепал его напо­ловину открытую голову. Несмотря на это неудобство, он со смелым взглядом встретил гуляющих по палубе пассажиров. Он даже внешне не оскорбился, когда некоторые из реплик стали долетать до его ушей.

– Эта краснорожая башка что-то вяжется с одеянием, – проговорил лондонец, кутаясь от ветра в огромный плед.

– Какой дурак! Боже, какой же он дурак! – шептал дол­говязый и худой янки, смертельно бледный от качки. Он по делам направлялся в Балморал.

– Давайте-ка выпьем по этому случаю! – предложил ве­селый студент из Оксфорда, плывущий на каникулы домой в Инвернесс.

Тут господин Мэкам услыхал голос своей старшей дочери:

– Где он? Да где же он?!

Она бегала по всей палубе, и ленточки ее шляпки тре­пались ветром в разные стороны за ее спиной. На ее лице было написано крайнее возбуждение: только что она узнала от ма­тери, в каком виде появился сегодня отец. Наконец она увиде­ла его, и не успел он как следует повернуться, чтобы показать ей все достоинства костюма, как она зашлась в диком смехе, который через минуту уже напоминал истерику. Примерно так же отреагировали на новый отцовский костюм и остальные дети. Когда Мэкам выслушал издевательские излияния последнего из них, он спустился к себе в каюту и просил служанку жены передать всем членам семьи, что он желает их видеть, и немедленно. Через несколько минут они явились, подавляя свои чувства, кто как умел. Отец дождался, пока все усядутся, и очень спокойно заговорил:

– Дорогие мои! Обеспечил ли я вас всем, что вы ни поже­лаете?

– Да, отец! – хором ответили дети. – Никто бы не смог проявить подобные щедрости!

– Позволил ли я вам одеваться так, как вам нравится?

– Да, отец, – робко ответили они.

– В таком случае, мои дорогие, не думаете ли вы, что с вашей стороны лучше было бы терпимее и с большей добротой относиться ко мне? Пусть даже я допускаю в своей одежде что-то, что вызывает у вас смех, но что, кстати, в порядке вещей в той стране, где мы собираемся провести отдых!

Ответом было молчание. Дети, все как один, потупились. Мэкам был хорошим отцом, и они знали это. Он удовлет­ворился достигнутым и закончил:

– А теперь бегите наверх и развлекайтесь, как вам захо­чется! Больше мы не вернемся к этой теме.

После этого разговора он снова вышел на палубу и смело стоял под градом насмешек, из которых, впрочем, ни одна не достигла его слуха.

Изумление и восторг, вызванные костюмом Мэкама на борту «Бэн Рай», превратились в бледные тени в сравнении с изум­лением и восторгами в самом Эбердине. Дети, женщины с грудными младенцами и просто зеваки, слонявшиеся по при­стани, все дружно стали сопровождать семью Мэкама по их дороге к железнодорожной станции. Даже носильщики с их старомодными бантами и новейших конструкций тележками, поджидавшие клиентов, бросили все и, не скрывая своих чувств, присоединились к общей процессии. К счастью питэрхэдский поезд был уже готов к отправлению и мучения жены и дочерей Мэкама продолжались недолго.

От Йеллона, куда прибыл состав, до места назначения бы­ло еще около десятка миль, и Мэкамы взяли экипаж. Слава богу, в нем костюм главы семьи был скрыт от любопытных глаз, и те немногие, что были на станции Йеллона, не по­лучили удовольствия, которое обещало им одеяние англича­нина. Когда же экипаж проезжал по Мэйнс-Крукен, местные рыбаки вышли посмотреть, кто это едет. Вот тут-общее воз­буждение перешло все границы! Дети, все как один, повину­ясь единому импульсу веселья, размахивая над головами па­намками и во всю крича, бегом преследовали экипаж. Не от­ставали и рыбачки, прижимая к груди маленьких. Даже муж­чины отложили ремонт сетей и насаживание наживок.

Лошади устали, ведь им пришлось бежать сначала в Йеллон на станцию, а теперь – обратно. Кроме того экипаж под­нимался по довольно крутому холму. Так что любопытству­ющие могли не только без труда сопровождать медленно ка­тящийся экипаж, но и даже обгонять его.

Миссис Мэкам и ее дочери очень хотели бы выразить свой протест или хотя бы сделать что-нибудь, что бы уменьшило их печаль по поводу широких улыбок и вульгарного смеха, окружавшего их экипаж всю дорогу. Но на лице «горца» было выражение такой непреклонности, что они молчали.

Орлиное перо, возвышавшееся над плешивой головой… Брошь из дымчатого топаза, приколотая к мясистому плечу… Палаш, кинжал и пистолеты, болтавшиеся на поясе или вылезавшие рукоятками из кожаных гольфов… Все это должно было придавать обладателю костюма неприступный и воинст­венный вид.

У ворот Красного Дома, к которому, наконец, подъехала карета, ее ожидала целая толпа крукенских обитателей. Шапки были сняты и все немного склонились в уважительном приветствии. Некоторые, желая насладиться зрелищем во всей его полноте, сдирая кожу на ладонях, карабкались вверх по скло­ну холма. В общей тишине вдруг раздался грубоватый голос: