Бэзил Коппер - Доктор Портос Страница 2

– От чего умер мой дядя? – спросил я.

Бокал доктора время от времени вспыхивал отблесками огня, подобно мерцающему рубину, и вдруг озарил его лицо янтарным светом.

– Малокровие, – спокойно ответил Портос. – Кстати сказать, этот роковой недуг – проклятие всех его предков по отцовской линии.

Эти слова заставили меня задуматься. Возникал новый вопрос:

– Как вы думаете, почему он назначил наследником именно меня?

Доктор Портос ответил мне ясно и напрямик, без малейших колебаний.

– Вы принадлежите к другой ветви рода, – объяснил он. – Свежая кровь, знаете ли. Для барона это имело чрезвычайное значение. Он хотел, чтобы его древний род не прерывался. – Тут Портос резко встал, предупредив тем самым мои дальнейшие расспросы. – Именно так сказал сам барон, лежа на смертном одре. А теперь надо отдохнуть: завтра нам предстоит проделать значительный путь.

II

Мои теперешние несчастья заставили меня вспомнить слова доктора Портоса: «Кровь, свежая кровь…» Может ли это иметь какое-то отношение к мрачным преданиям, которые местные жители рассказывают о дядином доме? В таких условиях просто не знаешь, о чем и думать. Осмотр дома, проведенный мною вместе с доктором Порто-сом, оправдал мои худшие опасения: покосившиеся двери и оконные переплеты, осыпающиеся карнизы, стенная обшивка изъедена червями. Всей прислуги – одна супружеская пара, оба средних лет: именно они присматривали за домом с тех пор, как умер барон. Местные жители, по словам Портоса, – народ угрюмый и недружелюбный. В самом деле, когда наша повозка прогромыхала мимо небольшой деревушки, находящейся примерно в миле от дядиного дома, все двери и окна в ней были плотно закрыты, и мы не встретили ни одной живой души. Издалека дом пленяет какой-то готической красотой. Он не очень стар: большая его часть была заново отстроена на руинах огромного древнего здания, погибшего в огне. По прихоти владельца, при котором проводилась реставрация, – не знаю, был ли то мой дядя или кто-нибудь из его предшественников, – дом украсился всевозможными башенками, подъемным мостом с зубчатыми наблюдательными вышками и был окружен рвом. Когда мы вышли из особняка, чтобы осмотреть поместье, эхо наших шагов скорбно стенало, разносясь по всему этому великолепию.

Внезапно я увидел мраморные статуи и изъеденные временем обелиски, покосившиеся и словно сбившиеся в кучу. Казалось, это мертвецы, не нашедшие покоя, вырвались из-под земли и перелезли через древнюю, мхом поросшую стену, преграждающую вход во внутренний двор.

Доктор Портос язвительно усмехнулся.

– Старое семейное кладбище, – пояснил он. – Здесь покоится и ваш дядюшка. Он сказал мне, что хотел бы лежать возле своего дома.

III

Ну что ж, дело сделано. Не прошло и двух месяцев с моего первого визита, как мы уже переехали, и тут-то произошла та глубокая и печальная перемена, о которой я сообщил выше. Не только сама атмосфера дома – а ведь казалось, что даже камни здесь злобно перешептываются, – но и его окрестности, темные, словно застывшие деревья, все, вплоть до мебели, будто дышало враждой к привычной нам жизни – к той жизни, которая по-прежнему остается уделом счастливчиков, населяющих города.

В сумерки изо рва поднимается ядовитый туман, и у меня возникает такое чувство, будто между нами и внешним миром вырастает еще одна стена. Присутствие горничной, которую Анджелина привезла с собой из города, и слуги, которого мой отец нанял еще до моего рождения, не в состоянии развеять мрачные чары этого места. Кажется, даже упрямый здравый смысл этих людей начинает слабеть под воздействием ядовитых миазмов, сочащихся из каменных пор дома. В последнее время это стало особенно заметно, и я теперь даже рад ежедневным визитам доктора Портоса, хотя и подозреваю в нем причину всех наших бед.

А начались они неделю спустя после нашего приезда. Тем утром Анджелина, спавшая подле меня на супружеском ложе, не проснулась в обычное время. Я тихонько потряс ее, чтобы разбудить, и мои крики, должно быть, услышала горничная. Потом я, видимо, лишился чувств, и когда пришел в себя, уже наступило утро. Постель была залита кровью; простыни и подушки у изголовья моей дорогой жены покрывали кровавые пятна. В пытливом взгляде Портоса блеснула сталь: таким я его еще не видел. Он дал Анджелине какое-то сильное снадобье, а потом обратился ко мне.

– Я не знаю, кто напал на вашу жену, – сказал он, – но зубы у этой твари острее, чем у собаки.

На шее у Анджелины он обнаружил две крошечные ранки, вполне, впрочем, соотносимые с количеством потерянной крови. А крови было столько, что даже мои собственные руки и белье были ею измазаны. Видимо, это зрелище и заставило меня издать такой нечеловеческий крик. Портос объявил, что этой ночью останется возле больной.

Когда некоторое время спустя я на цыпочках вошел в комнату, Анджелина все еще спала. Портос дал ей снотворного, которое посоветовал принять и мне в качестве успокоительного средства, но я отказался. Мне хотелось подежурить вместе с ним. У доктора возникла некая гипотеза насчет крыс или еще каких-то там ночных тварей, и он засел в библиотеке, изучая старые книги барона по естествознанию. Этот человек меня удивляет: ну что за тварь могла напасть на Анджелину в ее собственной спальне? Когда я ловлю загадочные взгляды Портоса, мои прежние опасения оживают и вдобавок к ним зарождаются новые.

IV

За следующие полмесяца произошло еще три нападения. Моя любимая слабеет прямо на глазах, хотя Портос съездил в ближайший городок за более сильными лекарствами и успокоительными средствами. Я испытываю все муки ада: никогда еще не переживал я таких темных времен. А Анджелина, несмотря ни на что, наотрез отказывается уезжать. Она говорит, что мы должны пройти через этот нелепый кошмар. В первую ночь нашего с Портосом дежурства мы оба заснули, а наутро обнаружили ту же картину, что и накануне. Значительная потеря крови, и повязка на шее сдвинута так, чтобы можно было добраться до ранок. Я не решаюсь даже вообразить себе ту тварь, которая способна проделать такое.

Эти события меня вымотали не на шутку, и на следующий вечер я уступил настояниям Портоса и принял снотворное. Несколько ночей подряд прошли спокойно, и Анджелина начала поправляться, но потом этот ужас снова повторился. В смятении я понял, что конца этому не будет.

Ясно, что Портосу доверять нельзя, и в то же время я не могу обвинить его перед своими домочадцами. Ведь мы отрезаны от внешнего мира, и малейшая ошибка может стать роковой.

В последний раз я почти что поймал его. Проснувшись на рассвете, я увидел Портоса: он растянулся на кровати, его длинный, темный силуэт сотрясала дрожь, а руки подбирались к горлу Анджелины. В полусне не разобрав, кто передо мной, я ударил его, и он обернулся. В полумраке комнаты глаза его светились. В руке он держал шприц, до половины наполненный кровью. Кажется, я выбил шприц из рук Портоса и раздавил каблуком.