Арина Веста - Алмазная скрижаль Страница 2

В темноте сильнее давила усталость. Стеклянный перезвон тренькал в ушах в такт грузным шагам. Он двигался все медленнее, пока не рухнул, привалившись спиной к обомшелой лесине. Рывком расстегнул рукав, заголив зеленовато-бледное запястье. В лесных сумерках оно светилось, как натертое фосфором. Он долго возился со шприцем, наугад вогнал его и наконец застыл, прислушиваясь к горячей боли и растекающейся по жилам томительной слабости. Голова его запрокинулась, и через мгновение он провалился в забытье.

Осень на севере дождлива, скоротечна и скупа на свет. Лишь полнолуние ненадолго очищает небо.

Дождь кончился, и обрывки туч унесло за горизонт. За темной грядой леса разлилось сияние. Ночные шорохи, голоса, волнение озера и эта огромная медная луна тревожили волчицу, она поскуливала, перебирала лапами, дышала часто и сбивчиво. Сердце играло под ребрами, как живой, подвижный комок.

Это томление и тоска приходили к ней ранней весной и осенью, в лунные, пустые, «волчьи» ночи. Беспокойная печаль нарастала к марту, когда губы ее и широкие чуткие ноздри палило до сухого жара, обжигало запахом звериного гона. В ушах неумолчно шумел прибой, и она словно вяла, спадала с тела, только набухшие сосцы грубо тяжелели, напоминая о несбывшемся материнстве. Поздней осенью подкатывала новая волна болезненного одиночества, и тем завершался еще один ее жизненный круг. Она была последней из своего племени, и огромному белоснежному зверю не было пары в окрестных лесах.

Ветер с озера снова принес чужой едкий запах. Волчица легко вскочила с примятого гойна и, глухо ворча, выбралась из логова. Тряхнула шкурой, шумно похлебала из скважины и принюхалась: невидимый след тлел в ледяном воздухе.

Человек спал, привалившись спиной к обомшелому стволу. Взошедшая луна высветила мертвенное запрокинутое лицо. От лунного света спящий вздрогнул и очнулся. В ночном воздухе остро и отчетливо растекался запах березового дыма.

Его «дичь» была совсем близко. В роще бодро постукивал топор, и далекий огонь блестел сквозь стволы, как рыбешка в черных мережах невода, манил древним обещанием тепла и пищи.

До костра оставалось метров пятьдесят, удары топора стихли, и стали слышны молодые голоса. Укрывшись за стволом, он снял с плеча стальную тяжесть, застежки оружейного чехла не поддавались, пальцы подрагивали. Он еще никогда не стрелял в человека, но в воображении много раз прогонял этот момент. Убийство было не просто грубой работой – работой в черном: кровь первого врага становилась платой за обучение и инициацию и давала возможность приступить к следующему – красному этапу. Эти магические ступени сопровождались простыми, но действенными ритуалами, поэтому даже смерть бессловесного быдла была сродни религиозному действу и обставлялась со всей тщательностью.

Он достал винтовку и настроил оптику, сделал несколько коротких перебежек в сторону костра и замер, прижавшись плечом к стволу. Его «дичь» была совсем рядом, он уже слышал треск салютующих бревен и шорох искр над костром. Лес оцепенел в оглушительной тишине, как перед раскатом грома. Грозный нарастающий звук разорвал пространство, оглушил и сбил его с ног. Раздавленный ужасом, он осел в лиственную прель и сжался, прикрыв руками голову. Низкий гул ответного эха прокатился по болотам, как будто в бездонных глубинах проснулся и ответил на зов другой зверь.

– Слышь, Влад? Лешаки заиграли! – весело заметил молодой, почти мальчишеский голос.

– Это не лешаки, это медвежьи свадьбы… – пробасил второй.

– Что, осенью свадьбы? – не унимался юнец.

– Как положено, а в январе – Рождество, это древний полярный ритм, совпадающий с рождением Нового Солнца, генетическая память о полярном рае. От него ничего не осталось, кроме этой памяти. Да еще лебеди каждой весной возвращаются в Заполярье.

Осторожно, боясь хрустнуть суставом, охотник встал и изготовился к стрельбе.

Он четко видел их в крестовине прицела. Ближний, по-мальчишески гибкий, еще не окрепший в плечах, словно не допеченный до телесной зрелости, был не опасен. Копна светлых волос, как охапка кудрявых стружек, стянутая берестяным ободком-оберегом, маячила на прицельной линии. «Барашек», – скривил губы охотник, точно узнал давнего знакомого.

Второй казался старше, мощнее. Полулежа на куче лапника, он рассеянно смотрел сквозь пламя. Его красивое светлоглазое лицо в матовом северном загаре, обрамленное молодой дерзкой бородкой, дразнило и ужасало охотника. «Закон» учил презирать врага и уравнивал с бессловесным скотом. Но вместо презрения охотник чувствовал щекочущую пустоту в груди и глухую зависть.

– Ну, тут ты не прав, – наседал белоголовый. – Ископаемых остатков полно: одного ила по семь метров лежит на дне доледниковых озер, а в нем – пыльца тропических растений. Мифический рай в окрестностях Северного полюса… Еще одна Атлантида!

– Ты зря ухмыляешься: Рай, Эдем, Туле, Асград и Атлантида суть одно и то же, – поправил его русобородый. – С легкой руки Платона Атлантида оказалась прописана в Западном полушарии, за Геркулесовыми Столпами, но если ось эклиптики резко меняла наклон, то погибший материк нужно искать вблизи Северного полюса, а значит, РусьГиперборея – ее прямая наследница!

– У Атлантиды достаточно и законных наследников, это и Древний Египет, и остров Крит с его Кноссским дворцом, – ревниво заметил белоголовый.

– Насчет Египта ты правильно заметил… Слово «Русь» по-египетски означает «cевер». А культура пошла белыми людьми с Севера, сказано в индийских Ведах…

Русобородый зевнул, вальяжно потянулся, расправил широкую грудь. Эта игривая сила взбесила охотника. Он судорожно решал, в кого стрелять первым.

– …Я могу поверить только в материальное, – горячился белоголовый, – дайте мне пощупать, рассмотреть со всех сторон, произвести точную датировку. А ты меня сказками кормишь. Отчего могла погибнуть целая цивилизация, да еще такая культурная?

– Вот, послушай: «В продолжение многих поколений, покуда не истощилась унаследованная от богов природа, правители Атлантиды пребывали в дружбе со сродным им Божественным началом».

– Ба! Навскидку монологи Платона… Да вы, батенька, эрудит… Браво, браво! – потирая ручонки, хохмил белоголовый.

– Ладно, не парься… Это мой диплом, вот и выучил… Природа, унаследованная от богов, вернее, ее утрата – ключ к трагедии атлантов. Так что не стоит лопатить горы в поисках Атлантиды, а нужно просто покопаться в себе.

Охотник даже дышать перестал, боясь пропустить хоть слово. Спор об Атлантиде интересовал его намного больше, чем дозволяли обстоятельства.