Стефан Грабинский - Чад Страница 2

— Но спишь с ним, да? Старый, а цепкий? Трех таких, как я, за пояс бы заткнул. А в глазах искры летают.

— Слишком ты любопытный. Нет, ложиться с ним не ложусь. Как же это? Ведь я родом из него … — замешкалась при этих словах, подбирая нужные.

Вдруг, словно пытаясь избежать его смелых рук, вывернулась и пропала в кладовке.

— Странная девушка.

Ожарский выпил пятый стаканчик водки и, удобно развалившись на скамье, расслабился. Тепло разогретой хаты, усталость после долгого путешествия и горячий напиток — навеяли сонливость. Уже бы и заснул, если бы не повторное появление старика. Хозяин принес под мышкой две бутылки и наполнил стаканы для гостя и для себя.

— Это хороший вишняк. Очень старый.

Ожарский выпил и почувствовал, как в голове завертелось. Старик следил за ним исподлобья.

— А ведь ясный пан совсем мало съел. А пригодилось бы на ночь.

Инженер не понял.

— На ночь? Что вы имеете в виду?

— Ничего, ничего … Но бедрышки неплохие!

И ущипнул его за ногу.

Ожарский отодвинулся, одновременно нащупывая револьвер.

— Эй, что вы так дергаетесь? Обычная шутка и только. Ведь вы мне нравитесь. Времени у нас полно.

И, как бы для того, чтобы успокоить, отодвинулся к стене.

Инженер остыл, а чтоб сменить тему, спросил:

— Где ваша девка? Почему она за дверью скрывается? Вот вместо глупых шуток, пришлите мне ее на ночь. Я заплачу хорошо.

Хозяин, казалось, ничего не понял.

— Извините, ясный господин, но нет у меня никакой девки, а там за дверью нет теперь никого.

Ожарский, хорошо уже захмелев, вскипел.

— Что ты мне, старый бугай, глупости плетешь прямо в глаза? Где девка, которая только мне борщ подавала? Позови Мокрину, а сам убирайся.

Дядя ни с места не сдвинулся, только взглянул на гостя насмешливо.

— Ага, Мокриной, Мокриной нас сейчас зовут.

И, не обращая внимания на разъяренного молодого человека, тяжелым шагом направился в кладовую. Ожарский бросился за ним, чтобы тоже попасть внутрь, но в ту же минуту откуда появилась Мокрина.

Была в одной рубашке. Красно-золотые волосы её рассыпались мигающими волнами по плечам, играя на свету.

В руках держала три корзины, наполненные свежими подошедшими хлебами.

Поставив их на скамье у печи, взяла кочергу и стала выворачивать раскаленные угли. Склонившаяся вперед, к черному отверстию, ее фигура выгнулась упругой дугой, играя пышными девичьими формами.

Ожарский безумно схватил ее в объятия и, задрав рубашку, начал целовать разгоряченное от огня тело.

Мокрина смеялась и не сопротивлялась. Вывернув тем временем из печи дотлевшие головешки, остаток жара раскидала небрежно по краям, после чего тщательно вымела весь пепел. Однако горячие объятия гостя мешали ей в работе, так что, наконец, высвободившись из его рук, шутливо замахнулась на него лопаткой. Ожарский на минуту отступил, дожидаясь, пока она закончит с хлебами. Наконец она вынула все хлебины из корзин и, посыпав их еще раз мукой, посадила их в печь.

Инженер дрожал от нетерпения. Схватил ее снова и, увлекая к кровати, попытался задрать рубашку. Однако девушка так и не далась:

— Теперь нет. Рано. Потом, через некоторое время, около полуночи, приду вынимать хлеб. Тогда меня получишь. Да пусти уже, пусти! Как сказала, что приду, значит приду. Силой все равно не дам.

И, ловким кошачьим движением выскользнув из объятий, снова исчезла в кладовке.

Попробовал вскочить туда за ней, но наткнулся на запертую дверь.

— Вот шельма! — процедил сквозь зубы. — Но в полночь так-то легко не выкрутишься. Придешь за хлебом. На всю ночь в печи его не оставишь.

Немного успокоившись, разделся, погасил свет и лег в постель, не собираясь засыпать.

Постель была удивительно удобной. Вытянулся с наслаждением, подложил руки под голову и погрузился в то особое состояние перед сном, когда мозг, уставший от дневных трудов, то ли спит, то ли грезит — словно лодка, пущенная по воле волн.

На дворе завывал ветер, слепя окна снежной завирюхой, издалека — из лесов и полей — доносилось заглушаемое вихрями завывание волков. А здесь было тепло и темно. Только жар огарков по бокам устья печи мерцал и бросал сполохи на стены. В щелях просвечивали рубиновые глаза золы, приковывая взгляд … Инженер всматривался в догорающий алый свет и дремал. Время тянулось очень медленно. Ежеминутно открывал отяжелевшие веки и, побеждая сонливость, поглядывал на мигающие огоньки. В мыслях беспорядочно менялись фигуры хитрого старика и Мокрины, неизвестно почему сливаясь в какое-то странное единство, несусветную химеру, порожденную их сладострастием. Всплывали различные вопросы, на которые не было ответа, сновали беспорядочно какие-то слова, лениво перекатывались в голове, точно горсть камешков …

Какая-то тяжеленная духота оседлала мозг, заполняла горло, грудь, странная усталость пробиралась по всему телу, пеленая его и лишая воли. Вытянутая рука попыталась оттолкнуть невидимого врага, но тут же отяжелела и опала.

Где-то среди ночи Ожарский будто бы очнулся. Протер лениво глаза, поднял тяжелую голову и прислушался. Показалось ему, что слышит шорох в печи. Так, словно осыпалась в дымоходе сажа. Напряг зрение, но в сплошной темноте ничего нельзя было увидеть.

Вдруг сквозь замерзшие стекла хлынуло в хату лунное сияние, пересекло ее ясной полосой, и улеглось зеленым пятном под печью.

Инженер поднял глаза и увидел вверху пару голых икр, торчащих из отверстия в трубе прямо над плитой. Смотрел, затаив дыхание. Между тем медленно, под шорох продолжавшей осыпаться сажи, выдвинулись по очереди из трубы толстые круглые колени, сильные широкие бедра и наконец, жилистый мощный женский живот. Наконец одним прыжком вся фигура показалась из отверстия и встала на полу. Перед Ожарским объявилась в свете луны огромная уродливая бабёра …

Была совершенно голая с распущенными седыми патлами, что спадали ей на плечи. И хотя цветом волос походила на старуху, тело ее сохранило удивительную сочность и гибкость. Инженер, как прикованный, блуждал глазами по налитым и выступающим, как у девушки, грудям, по бедрам крутым и круглым. Ведьма, точно стремясь, чтобы ее лучше разглядели, стояла какое-то время неподвижно. Но вот без слова подошла на пару шагов ближе к кровати. Теперь мог рассмотреть и ее лицо, до сих пор укрытое мраком ночи. Встретился с пламенным взглядом сильных черных глаз, что отсвечивали из-под сморщенных век. Однако больше всего его удивил вид лица. Было оно старое, вспаханное кружевом складок и углублений, и как бы двоилось. Напрягая память, он решил загадку: волшебница смотрела на него двойным лицом — хозяина и Мокрины. Гадкие бородавки, разбросанные по всей поверхности, нос-кривуля, демонические глаза и возраст — принадлежали старику. Однако пол ее был бесспорно женским, белый рубец на лбу и родинка подковкой на груди — выдавали Мокрину.