Татьяна Суворова - Зов Страница 2

Рабочие-арабы тянули что-то заунывное, ритмичное, и эта песня ползла над песками. Джейн ехидно, зло усмехнулась – но, возможно, ехидство и злобу улыбке придавали грязные разводы на лице.

Египет. Это слово у меня прочно вошло в число худших ругательств. Его треклятые загробные тени, шляющиеся над песками даже сейчас, ясным днем. И не разберешь, насколько они реальны, насколько – иллюзорны.

Джейн медленно, змееобразно – а она отлично умела так двигаться – наклонилась за лопатой. Все с той же неидентифицированной улыбкой ткнула этой лопатой у своих ног. Изо всех сил навалилась на черенок. И, раньше, чем я что-то успел сообразить, лопата резко ушла вниз, а сама Джейн распласталась на остром, обжигающем песке.

– Нашла! – она торжествующе подняла вверх правую руку, одновременно коекак становясь на четвереньки. – Я докопалась до пустоты! Эй!!!

Я никогда не видел ее такой счастливой. Разве что тогда, когда она узнала о предстоящей поездке в Египет. И упрашивала ничего не говорить ее дедушке – тот боится малоразвитых стран и ни за что не отпустит туда внучку… Может, и зря я тогда послушался Джейн. Пусть поскучала б без меня в Калифорнии.

Да, не нравятся мне эти улыбки, это налегание на лопату. Хотя всему этому наверняка есть простые объяснения. Но… Мне почему-то очень тревожно и плохо.

Ладно. Вот спешит длинный, толстый Билл Роджерс. На лице выражение – как у голодного кота, бегущего к своей миске. Все отлично.

Все… Если не считать того, что в шуршании песка слышится насмешливый, нечеловеческий голос.

А, нервы.

Образно выражаясь, с едой нашему коту пришлось подождать. Джейн пробила потолок коридора, попав лопатой как раз между двумя сдвинувшимися от времени камнями сводчатой, какой-то неегипетской кладки. Но коридор оказался завален камнями и песком – весь, от пола до потолка. И завален не временем, а людьми.

Билл ругался то счастливо, то несчастно. Но, поскольку древние труженики работали не особо аккуратно (возможно, в очень большой спешке), то по уклону камней определилось, с какой стороны их вываливали. Следовательно, разгребать нужно было в другом направлении.

Рабочие провозились до темноты, грохнувшейся на землю, как один из камней коридора. И Биллу пришлось смириться, ждать утра, даже не зная, сколько еще осталось до вожделенной двери.

Все время, пока арабы возились с коридором, Джейн бродила по окрестностям. Попинывала мелкие, раскаленные камешки, как-то фальшиво отвечала на белозубые улыбки рабочих, не особенно внимавших понуканиям Билла. Пустынное, бешенное солнце било ее по голове, по обнаженной коже, но ей это было, естественно, безразлично.

Ужин был обильным, шикарным, веселым. Я ожидал, что Джейн будет парить на высотах блаженства – но она была скорее нервозной и полуотрешенной. Уже перед сном я решил поинтересоваться причинами такого поведения. И получил банальный ответ:

– Сгораю от любопытства.

Я удовлетворился им. Увы, удовлетворился…

Ночь была плохой. Мне снилось подземелье, массивный, пропыленный саркофаг с лежащей в нем мумией. Руки, обмотанные полуистлевшей материей, жадно тянулись к стоящей рядом Джейн Высохшие, пыльные глаза с непонятным, мертвым выражением смотрели на нее. Джейн с бесстрастным лицом перелезала через край саркофага, ложилась рядом с трупом. И начинала стремительно ссыхаться, сереть, становясь мумией в стареньких джинсах и футболке с портретом Ван Дамма…

Этот сон, вроде бы, повторился за ночь несколько раз – и повторился без изменений. И еще мне снилось, что я выхожу из палатки – а Джейн опять сидит на песке, на этот раз около проделанного нами отверстия в земле…

Утром все было нормально. Кошмары исчезли вместе с ночной темнотой.

А после обеда рабочие докопались до медной, тусклой от времени двери. Ее створки были покрыты неаккуратными, словно опять же наспех нарисованными иероглифами. А поперек створок была приделана медная полоса с непонятными значками. Я далеко не специалист, но даже мне пришло в голову, что это – не древнеегипетский.

Билл всмотрелся во всю эту абракадабру. Хмыкнул:

– Гмм… Из этого можно сделать научную статью. Да, явно можно.

Я передернул плечами. Мне не нравилось, что Джейн до сих пор ни разу не спустилась в коридор. Все ее отговорки выглядели нелепо: не хочет мешать; хочет впервые увидеть все уже полностью готовым, расчищенным… И Билла я зацепил только в раздражении от Джейн:

– А ты уверен, что здесь что-то новенькое?

В ответ – негодующий взгляд. И заявление, что у меня было не так много медицинской работы, и за это время я вполне мог бы подучить иероглифы. К моему сведению, здесь похоронен верховный жрец Сутеха… впрочем, европейские невежды знают этого бога под именем Сета. И на дверях написано, что, кроме Сета, жрец, имя которого проклято и не упомянуто, служил еще Древним Богам, имена которых говорить и писать нельзя. Так что мы впервые имеем информацию о существовании данного запретного культа… И все это становится еще интереснее из-за неаккуратно заваленного, но не замурованного коридора и из-за надписи, запрещающей снимать с двери магическую печать…

Кончив обличительный монолог, Билл беспечно взялся за поперечную медную полосу – видимо, ту самую запретную печать. Сильно дернул ее на себя.

Та отделилась от двери с такой легкостью, что мой приятель шлепнулся на пол – как лягушка. Из-под него поднялось облако пыли. Рабочие сзади весело (им еще вчера было объявлено о выдаче премии) зашумели. Английский язык они понимали в объеме двухтрех десятков слов, и поэтому смысл тирады Билла до них абсолютно не дошел.

Звук. Слабый, как шелест чуть потревоженного песка. Движение воздуха – вернее, намек на его движение. И все.

Мне стало жутко. Я машинально облизнул вмиг высохшие губы.

Страх, сковывающий и беспричинный.

На лице поднимающегося Билла были следы тех же чувств.

Сзади – тихие шаги. Менее цивилизованные арабы организованно пятились от двери.

Но разве современный, просвещенный европеец будет действовать под влиянием подобного страха? Он припишет его нервам, усталости, юнговским архетипам и прочим вещам.

Билл мужественно потянул на себя дверь, закричав через плечо:

– Фонари ближе!

Его поняли, но повиновались очень неохотно. Тем временем тяжелые, толстые створки коекак поддались билловым усилиям.

Когда я – вторым – шагнул в склеп, мне показалось, что я брежу. Или, вернее, мои ночные кошмары не кончились, и я смотрю их до сих пор. Это подземелье было точнейшей копией подземелья из моего сна – только саркофаг был не открыт, а полуоткрыт. Билл уже стоял рядом с ним, заглядывал внутрь. Морда – растерянная: