Артур Мэйчен - Бэйсуортский отшельник Страница 2

— Ступайте вниз и погромче хлопните дверью. Потом поднимайтесь ко мне, но ради Бога — тихо!

Дайсон повиновался, но не без некоторых опасений: на обратном пути он мог встретить хозяйку или служанку. Он крался как кот, но при каждом шаге паркет под его ногами издавал предательский треск; теша себя надеждой, что его никто не заметил, он вернулся к двери, та распахнулась перед ним, и через секунду он уже отвешивал неловкие поклоны в гостиной неизвестной дамы.

— Умоляю вас присесть, сэр. Рекомендую вот этот стул — на нем очень любил отдыхать покойный муж хозяйки. Я бы предложила вам курить, но боюсь, что нас выдаст запах. Я понимаю, мое поведение может показаться необычным, но сегодня я случайно увидела вас, и мне почему-то пришло в голову, что вас не оставит безучастным просьба такого несчастного создания, как я.

Дайсон смущенно посмотрел на стоящую перед ним девушку. Она носила траур, но ее милое улыбающееся лицо и очаровательные глаза плохо сочетались с темным крепом се платья.

— Мадам, — галантно сказал он, — ваш инстинкт не обманул вас. Давайте не будем переживать по поводу светских условностей; для настоящего джентльмена они ничего не значат. Надеюсь, что смогу оказаться вам полезен.

— Вы чрезвычайно любезны — как я, впрочем, и ожидала. Сэр, у меня большой жизненный опыт, и я редко ошибаюсь. Но люди очень часто оказываются настолько злобными, что я не без трепета предприняла этот шаг, который может оказаться для меня роковым.

— Со мной вам нечего бояться, — сказал Дайсон. — Я вырос в обстановке преклонения перед правилами рыцарского отношения к даме и всегда старался помнить благородные традиции своей семьи. Доверьтесь мне и положитесь на мою скромность; я же со своей стороны обещаю вам свою помощь.

— Сэр, я не буду отнимать вашего драгоценного времени на пустой обмен любезностями. Знайте, что я беглянка и скрываюсь здесь; я полностью в вашей власти, ибо стоит вам описать мой облик, и я попаду в руки безжалостного врага.

Секунду Дайсон пытался понять, как такое может быть, но затем повторил свое обещание молчать, заверив, что он будет воплощением духа скромности.

— Хорошо, — сказала дама, — восточная горячность ваших слов очаровательна. Перво-наперво я хочу избавить вас от заблуждения, что я вдова. Мой мрачный наряд — всего лишь дань обстоятельствам, в которые я попала; проще сказать, я решила, что мне будет удобнее путешествовать переодетой. Кажется, у вас в этом доме есть друг, мистер Рассел? Если не ошибаюсь, он застенчив и склонен к уединению.

— Прошу прощения, мадам, — сказал Дайсон, — он вовсе не застенчив, он попросту реалист. Полагаю, вы понимаете, что ни один картезианский монах не может сравниться в стремлении к одиночеству с писателем-реалистом. Так удобнее изучать человеческую природу.

— Да-да, — сказала дама, — все это крайне интересно, но не имеет отношения к нашему случаю. Если позволите, я расскажу вам свою историю.

И с этими словами молодая дама начала свой рассказ.

— Моя фамилия Лейцестер; мои отец, генерал-майор Ван Лейцестер, заслуженный воин-артиллерист, скончался пять лет назад от болезни печени, вызванной ужасным индийским климатом. Через год мой единственный брат Фрэнсис, блестяще закончив университет, вернулся домой с намерением посвятить свое время изучению юриспруденции.

Он был человеком, испытывавшим полное равнодушие ко всему, что называют удовольствием; хоть он был красивее большинства мужчин, а говорить мог та к жизнерадостно и умно, словно был последним бездельником, он избегал общества и почти все время проводил за книгами, запершись в большой комнате на верхнем этаже нашего дома, где готовил себя к профессии адвоката. Десять часов ежедневного чтения — такова была его норма; с первым проблеском света на востоке он садился за свои книги, позволяя себе только получасовой перерыв на обед в моем обществе и вечернюю прогулку; казалось, он боялся потратить зря хоть одну секунду.

Я полагала, что такие усиленные занятия могут быть вредными, и старалась отвлечь его от поглотивших его книг, но его настойчивость только росла, и время, которое он тратил на занятия, увеличивалось. Я пыталась поговорить с ним серьезно, предлагая ему хоть изредка давать себе отдых — скажем, провести полдня над безвредным романом; в ответ он смеялся и отвечал, что для развлечения изучает феодальное право; упоминания о театре или развлечениях на свежем воздухе только раздражали его. Я вынуждена была согласиться, что выглядит он неплохо, и его усиленные занятия никак не сказываются на его самочувствии, но была уверена, что такой нездоровый образ жизни даст рано или поздно свои плоды.

Я не ошиблась. Что-то беспокойное появилось в выражении его глаз; постепенно он стал апатичными в конце концов признал, что его здоровье пошатнулось; его беспокоили головокружения, а по ночам, весь в холодном поту, он стал просыпаться от кошмаров.

«Я принимаю меры, — сказал он, — так что ты можешь не беспокоиться; вчера после обеда я долго отдыхал, развалясь в пода репном тобой кресле, и исчеркал целый лист бумаги всякой чушью. Нет-нет, я больше не буду злоупотреблять занятиями; через неделю или две я буду в норме».

Несмотря на его уверения, я видела, что ему становится все хуже; он появлялся в гостиной с насупленным лицом, подавленный и унылый; когда мой взгляд падал на него, он старался изобразить оживление, но не мог скрыть лежащую на его лице зловещую печать. Меня пугала нервозность его движений и выражение его глаз, которое я не могла расшифровать. Вопреки его воле, я убедила его показаться врачу, и вскоре он предстал перед нашим старым семейным доктором.

Обследовав своего пациента, доктор Хаберден ободрил меня.

«Не вижу особых причин для беспокойства, — сказал он. — Без сомнения, он слишком много читает, ест кое-как и слишком спешит вернуться к своим книгам. Естественный результат — легкое расстройство пищеварения и нервной системы. Но я думаю — больше того, я уверен, мисс Лейцестер, — что его несложно привести в норму. Я выписал рецепт на лекарство, которое должно очень и очень помочь. Так что у вас нет повода беспокоиться».

Мой брат настоял, чтобы выписанное лекарство изготовили в аптеке неподалеку. Это было странное, старомодное заведение, лишенное того обдуманного кокетства и нарочитого лоска, которые свойственны прилавкам и полкам современных аптек; но Фрэнсис любил старика аптекаря и верил в высокое качество его лекарств. Препарат прислали в положенный срок, и брат стал регулярно принимать его перед обедом и ужином. Это был невинно выглядевший белый порошок, небольшую щепотку которого надо было растворить в стакане холодной воды: я размешивала его, и он исчезал, оставляя воду чистой и бесцветной.