Билл Мьюми - Бессмертнейшая игра Страница 2

— Глотни, детка. Превосходный напиток, только для особых случаев.

Она удивилась, насколько тяжелым оказался кубок. Не раздумывая, она поднесла его к своим талантливым губкам и сделала глоток. Жидкость обожгла, создав впечатление, что моментально проникла во все поры.

— Ум-м-м! Потряс, Рэб! — Потом начала медленно поворачивать кубок, разглядывая. — А какая классная гравировка, камни какие! Прямо от короля Артура, да?

— Возможно. — Рэб вытянулся на королевских размеров кровати. Заскрипели пружины.

Конни накрыла его собой как покрывалом.

— Это было вкусно, Рэб, — сладострастно произнесла она. — Но мне мало.

Она медленно сползла вниз, к его бедрам. Теперь ее очередь делать шоу…

А потом в гостиничный номер вплыла луна — чтобы получше разглядеть ее. Конни как-то отстраненно, смутно этому удивилась, но не настолько, как следовало бы, учитывая необычность появления луны в гостиничном номере. И цвет у нее был какой-то неправильный… кроваво-красный…

А потом она услышала, как луна запела. Или заговорила? Или рассмеялась? И двигалась ли она вообще? Она сознавала, что Рэба больше под ней нет, что теперь она под ним, но это было отлично, он двигался внутри, и это было чертовски здорово, за исключением одного ужасно странного момента — он стоял сбоку. И вся остальная группа тоже. Луна прыгала по их головам, издавая тот же странный мотив, и все это напоминало старый мультик «Иди за пляшущим мячиком». Безусловно, странно, но и вся жизнь такова. В общем, не более странно, чем жизнь, и от этого в голове зазвучал приятный гул — все-о-о хорошо-о-о-о…

— Шлюха! Проститутка!

Рука матери взметнулась так быстро, что Конни не успела отреагировать. Только что рука висела, безвольно опущенная вдоль тела, и тут же — бац! — и по морде.

Забавно, но на удар она не обратила особого внимания. Она все еще находилась в некотором оцепенении, как если бы сознание, включившееся по звонку будильника, еще было не в состоянии заставить действовать сонное тело. В любом случае, визг матери и сам звук смачной пощечины показались в этот момент не более чем досадной мелочью.

— Шлюха! — еще раз выкрикнула мать. Мать, на голову ниже дочери, словно подросла от ярости. — Еще позволяет себе припереться в восемь утра! Где ты всю ночь шлялась? Нет, можешь не рассказывать. Опять связалась с очередной рок-группой, да? Связалась, отвечай!

Мать размахнулась, намереваясь ударить еще раз, но Конни уже была начеку. Она сделала шаг назад, и удар пришелся в пустоту.

— Да, — ответила Конни. Собственный голос звучал издалека, словно за сотню миль. — Да, связалась. — И демонстративно добавила: — А почему нет? Тебя все равно не волнует, где я и что делаю.

— Совершенно верно! — рявкнула мать. — Я перестала волноваться. Пришлось перестать, потому что если бы я волновалась, я бы сдохла, думая о том, чем ты занимаешься! Ты меня убьешь, Конни!

Не подбрасывай мне такие идейки, хмуро подумала Конни, растирая виски.

Черт побери, никак не удавалось вспомнить, чем же она всю ночь занималась. Прикорнув рядом с Рэбом, она провалилась в какую-то… яму… в какой-то чрезвычайно тяжкий сон. А проснувшись, обнаружила себя в собственной машине на автостоянке перед ареной. Все остальное — смесь каких-то нелепых видений и смутных ощущений, которые, к тому же, быстро таяли.

Отец Конни развалился перед телевизором, как часто случалось с ним последнее время. Несчастный случай на грузовом складе, в результате которого он стал инвалидом, похоже, вышиб из него и волю к жизни. В прежние времена он бы выступил на стороне матери и произнес бы горячий спич по поводу сбившейся с пути дочери. С одной стороны, Конни была рада, что сейчас шансы стали более или менее равными; с другой — хотя она ни за что бы в этом не призналась, — она скучала по своему старому папашке. Самую малость.

Отец с таким вниманием смотрел очередное развлекательное шоу, словно прямо сейчас из пылающих букв должно сложиться перед ним имя Бога. Тем временем мать Конни принялась заламывать руки. Когда она этим занималась, у Конни возникало жгучее желание свернуть ей шею.

— Что с тобой происходит? — взмолилась мать. — Господи, я ведь старалась воспитать в тебе какие-то нравственные ценности…

Но Конни отключилась, потому что телешоу прервали на выпуск новостей и она была почти уверена, что краем уха услышала название его группы.

— У фанатов рок-н-ролла новый повод для горя, — сообщала Чет Хантли. — Недавний раскол группы «Битлз», безусловно, огорчил очень многих, но он не может сравниться с трагической вестью о катастрофе самолета, происшедшей сегодня утром, которая унесла жизни членов хард-роковой группы «Тайдл Рэйв». Билли Боб Бэтсон, Рэб Джонни, Мэд Дог…

Дальнейшего она не слышала, потому что собственный вопль заглушил все. Она вопила не своим голосом — очень высоким, больше напоминающим кошачий визг, — словно сама душа рвалась на части.

А потом донесся крик матери.

— О Господи! Неужели ты с ними была? О Боже! Чтоб они все в аду горели! Надеюсь, они туда попадут, и…

Конни обернулась и нанесла удар. Это был хреновый удар, кончики пальцев лишь скользнули по материнской щеке. Тем не менее глаза ее тут же наполнились слезами, она вся обмякла, шокированная самим фактом того, что дочь могла отомстить таким примитивным и яростным способом.

И мать наложила на нее проклятие. Самое худшее, самое злобное, самое действенное проклятие, которое только может произнести мать.

— Надеюсь, — хрипло прошептала она, — надеюсь, что когда-нибудь у тебя появится дочь, которая станет обращаться с тобой так, как ты со мной.

Винд вытащила вырванное из газеты объявление о шоу «Академии Мрака», которое она прикрепила к дверце холодильника с помощью магнитика-банана, и прижала к груди. Она никак не могла взять в толк, каким образом минуты оставались все теми же минутами, в сутках по-прежнему было по двадцать четыре часа, а вот неделя, которую она прожила в ожидании грядущего шоу «Академии Мрака», оказалась самой длинной неделей за все ее восемнадцать лет жизни.

Винд была среднего роста, почти с такими же кошачьими глазами, как у матери. Впрочем, в отличие от матери, которая существенно не меняла прическу примерно лет двадцать, хайр Винд, цвета рыжего пламени — единственное материальное наследство, которое оставил ей отец перед тем, как послать их обеих подальше — был коротко стрижен и завит. И еще ей повезло иметь кожу чистую, без конопушек, и пухлые сочные губы.

Она принялась вертеться на одном месте, не в силах поверить, что наконец-то наступил день шоу. Наконец, наконец, на-ко-нец…