Дмитрий Казаков - Страж Порога Страница 20

— Проснулся, — улыбнулась женщина со стаканом. Улыбка осветила лицо, сделав его из миловидного просто красивым. — Вот и славно, выпей-ка отвару, легче станет. А то уж я беспокоиться начала, два дня спал.

— Два дня, — потрясение было жестоким. Два дня эта незнакомая женщина была при нем сиделкой, а он валялся здесь, словно смертельно больной. Горькая жидкость полилась в горло, заглушая стыдливые мысли. В желудке почти сразу вспух огненный шар, тепло побежало по телу.

— Вот так лучше, — вновь улыбнулась хозяйка. — А вставать тебе еще рано. Крепко тебя племяш приложил, — в золотисто-зеленом сиянии ауры женщины игриво забегали оранжевые искорки. — И то на пользу. Встанешь здоровее, чем раньше был.

— Племяш? Ничего не помню. А кто вы? — голос вылетал изо рта глухо, словно агуканье филина из дупла. Николай вновь попытался встать, но женщина мягко удержала его.

— Лежи, лежи. Зовут меня Акулиной Петровной или, по-простому, тетка Акулина. Попал ты ко мне по милости племянника моего, Витьки. Заколдовал он тебя, так, слегка, чтобы ты прямым путем до меня добрался.

— Заколдовал? — вспомнился здоровенный угрюмый Витька, и сразу стало ясно, где Николай уже видел такие зеленые-зеленые, словно трава, глаза.

— Заколдовал, конечно. Чего удивительного? Ты и сам у нас не простой человек, с магией дело имеешь. Это и мне видно.

— А к вам-то зачем?

— А я почем знаю? Приедет — расскажет. Да только племяш ведь просто так ничего не делает. Да лежи ты, не дергайся, — Акулина заботливо поправила одеяло. — Ну, мне пора по хозяйству. А ты лежи спокойно, через часок еще загляну.

Женщина ушла. Николай лежал вялый, очумев от услышанного, но упорно пытался обдумывать свое положение. Дело шло туго, мысли ворочались тяжелые, огромные, словно ледниковые валуны, память взбрыкивала строптивой лошадью, отказываясь подсказывать что-либо с того момента, как Николай постучал в дверь к Смирнову. Дальше вроде был разговор, потом что-то еще. Думал, думал Николай, а затем, утомленный размышлениями, сам не заметил, как уснул.

Вторично проснувшись, Николай почувствовал себя совсем по-другому. Сила вернулась в тело, вместе с ней по-приятельски приперся и зверский голод. Солнце уже не светило сквозь окно, стоял легкий, вероятнее всего, вечерний, сумрак. С кровати встал легко, без напряжения оделся. Дверь негодующе скрипнула, выпуская гостя. Хозяйку Николай обнаружил на кухне, она занималась огромным, самодовольно блестевшим самоваром. Такое металлическое чудище прошлого века Николай раньше видел только в музее. Увидев Николая, Акулина Петровна аж руками всплеснула:

— Гляди, оклемался. Говорила же, непростой ты человек, обычный бы после Витькиных заклинаний неделю лежал бы. Иди умывайся.

И Николай послушно отправился умываться. Умывальник оказался старый, металлический, централизованного водоснабжения в этих благословенных местах явно не знали. С удовольствием умылся холодной, чистой водой без запаха хлорки, натер лицо жестким махровым полотенцем до того, что кожа начала гореть.

Когда вернулся на кухню, едва не задохнулся от густого, аппетитного запаха, слюна хлынула водопадом, наполнила рот. Николай забулькал, пытаясь что-то сказать. Хозяйка прыснула, словно смешливая девчонка и просто махнула рукой в сторону стола: картошка в огромной сковороде с коричневыми, словно негры, шкварками, свежие помидоры (и это в октябре!), лук, чеснок, прочие дары огорода, жареное мясо, варенья из ягод. Никаких полуфабрикатов, все свое, домашнее. Николай сам не заметил, как в руке очутилась ложка, в другой кусок хлеба.

Насытившись, запил трапезу душистым травяным чаем. Заметно отяжелел, глаза начали слипаться, хоть и спал до этого двое суток. Помотал головой, отгоняя дремоту, поблагодарил хозяйку, стараясь зевать не очень громко.

— Спасибо. Давненько так не ел.

— Не за что, — отозвалась Акулина. — Всегда рада гостя приветить.

— Гм, хм. А можно тебе, Акулина Петровна, вопрос задать?

— Отчего нет? Спрашивай. Вижу ведь, что от любопытства сильнее лопаешься, чем от обжорства.

— Кто такой Виктор, племянник твой? Он человек?

— А кто же еще? — удивилась женщина.

— Обычный? — продолжал допытываться Николай.

— Нет, конечно, нет. Весь род наш такой, необычный. В прошлые времена его бы колдуном назвали, а меня — ведьмой.

— Не очень ты на ведьму похожа, тетя Акулина, что за ведьма без метлы?

— Эх, молодежь, прошлого не помнят, настоящего не видят. Это служители Христа слово ведьма опошлили, ранее оно лишь значило «ведающая мать», и только. Предки мои в этих местах жили со времен Владимира Киевского. Леса тут тогда стояли кондовые, дикие. Выжить маленькой деревушке в дремучем лесу ой как непросто. Один падеж, неурожай или неудачная охота — и все, голод и гибель. Без людей, ведающих, как лечить, как с лесными, водяными хозяевами договориться, никак нельзя. Так и были мужчины нашего рода колдунами, женщины — ведьмами.

— А-а-а, значит, вы тоже из «этих», — обреченно вздохнул Николай.

— Из каких «этих»?

— Ну из тех, которые за мной гоняются.

— А кто за тобой гоняется?

— Разные, вроде вас, маги, колдуны. Одни меня с собой все к свету звали, другие мастаки демонов вызывать.

— Нет, не так. Ты говоришь о тех магах, которые служат Орденам. Мы не имеем с ними никаких дел, мы не служим никому, лишь матери нашей, Земле.

От стука в дверь, тихого, даже робкого, Николай вздрогнул.

— Тетя Акулина, можно к вам? — вошла молодуха с ребенком на руках. Увидев Николая, явно смутилась.

— Заходи Наташенька, не стесняйся. Это мой знакомый, из города, он человек хороший, я ему доверяю. Что у тебя?

— Да вот, с Сережкой что-то не так, — в ауре над головой малыша Николай сразу заметил дыру в кулак величиной. Энергия по краям дыры застыла, словно замороженная. — Жалуется, что голова болит, а сам бледный такой. Таблетки не помогают, — молодая женщина всхлипнула, слезы побежали по щекам.

— Не плачь, все будет хорошо, — голос Акулины звучал властно и уверенно. — Клади мальчика на лавку.

Мальчишку уложили. Он лежал спокойный, серьезный, личико словно мукой обсыпано. Акулина наклонилась над ним:

— Закрой глазки, малыш. Сейчас я буду тебя лечить. Боль обязательно уйдет, будешь здоровый, как раньше, — мальчик послушно опустил ресницы. Пальцы Акулины сомкнулись на его голове, губы ее раздвинулись, медленно, словно нехотя, рождая слова. Ритмичный, напевный наговор зачаровывал, Николай и мать мальчика сидели неподвижно — отвлечься, не слушать, было просто невозможно. Николай видел, как из рук Акулины, повинуясь словам, полилось золотое свечение, окутывая голову ребенка, скрывая под собой дыру в ауре. Когда золотой шар обрел целостность, застыл сияющим глобусом, Акулина напряглась, голос ее зазвучал громче, резче. Внутри золотого тумана что-то кипело, бурлило, словно невидимый гейзер пытался вырваться, но не мог, не мог…