Ольга Михайлова - Клеймо Дьявола Страница 20

Ригель узнал Фенрица Нергала.

Глава 7. Спёртый воздух

«Я, кажется, с ума сойду от этих диких оборотов…»

— L'Air Epais, это l'Air Epais… Спертый воздух… — услышал Эммануэль невнятное бормотание де Невера, который, сдавив его запястье, словно тисками, потянул к выходу. Тенями проскользнув в дверной проём, они, задыхаясь, пробежали по лабиринту коридоров и, влетев в комнату Ригеля, буквально свалились на тахту. Несколько минут оба пытались отдышаться. Наконец Невер, пошатываясь, поднялся и распахнул окно. Ночной туман, клочковато клубясь, растворялся в комнате, точно сигарный дым. Эммануэль глубоко вздохнул. Невер повернулся к нему.

— У тебя есть вино?

— Что это было?

По лицу Мориса пробежала судорога, и глаза его, на миг вспыхнув, помертвели.

— Я же тебе сказал, это l'Air Epais.

— При чем тут спёртый воздух? Что это было?

— Боже мой, Эммануэль, не мучь меня. Дай вина. «Спёртый воздух» — это герметический ритуал, говорят, тамплиерский, — наполнив бокал почти до краев, Ригель протянул его Морису. И тут же, ощутив страшную сухость во рту, налил и себе. Вино освежило нёбо и немного согрело кровь.

— А что ритуального в этой мерзости?

— Ну, утверждается, что L'Air Epais отрицает-де смерть и боготворит жизнь, помогая адептам преодолеть идею умирания, превратив орудия смерти в инструменты наслаждения и жизни. Гроб, главный ритуальный атрибут, содержит олицетворение вожделения, порождающего новую жизнь. Название «Спёртый воздух» подразумевает и специально нагнетаемую атмосферу церемонии, и гробовую затхлость.

— И смердело там к тому же гадостно. Меня все время тошнило. А причем тут «порождение новой жизни»? Когда это содомит рождал от содомита?

— Если бы посвящали тебя или меня, — в гробу была бы женщина.

— Мой Бог… Я узнал Нергала. Хм, и он еще говорит о своей голубой крови…. Не знал, что он мужеложник.

Невер усмехнулся.

— А он и не мужеложник. Когда он говорит о чистоте своей голубой крови, он имеет в виду, что является достойным наследником своего отца, деда и прадеда. И это правда. Чистота крови — великая вещь. Его прадед был колдуном, разрывавшим могилы и скупавшим тела висельников. Дед был чёрным магом и оборотнем, а отец — настоящим чудовищем а ля Жиль де Ре. И погиб куда как загадочно. Фенрица нельзя даже назвать выродком. Он — не вырождение, а напротив — истинная цветущая ветвь древнего ублюдочного рода.

— Но ведь там, в подземелье, он…

— Там содомитом был, видимо, сам адепт. Хотя… если у Нергала против него зуб…

— А кого посвящали? Ты узнал его? Мне показалось, это Генрих.

Невер промолчал, вновь наполнив свой стакан.

— А что за статуя там была? С рогами.

— Бафомет, разумеется.

— Кто?

— Дьявол.

— Ничего омерзительнее не видел. И они… все эти ритуалы… Это всерьёз? Они верят в… Сатану?

Невер пожал плечами.

— Для таких людей, как наш Нергал, вся эта дьявольщина, наверное, просто антураж различных степеней извращённости, от безобидной театрализованной драмы до настоящих гнусностей. Все зависит от личных пристрастий. То, что мы видели, в общем-то, чепуха. Но есть ведь и sacrifice humanun.

Эммануэлю показалось, что он ослышался.

— Что?! Человеческое жертвоприношение? Ты шутишь?

— Нет. Я полагаю, что Мормо и Нергал всё же, скорее, клоуны, чем палачи, но…

— А откуда ты знаешь смысл всех этих бесовских ритуалов? Нергал предлагал тебе участвовать в этом? Ты изучал это? Невер поднял глаза на Эммануэля.

— В уме тебе не откажешь. Да. Он сначала пытался затянуть туда всех отпрысков аристократических семей. Я сластолюбив и жаден до удовольствий, но, наверное, слишком эстет для того, что предлагает Нергал. — Морис помолчал, потом, заметив взгляд Ригеля, спросил, — почему ты так смотришь на меня?

Эммануэль и вправду глядел на Мориса сумрачными, остановившимися глазами.

— Я просто невольно вспомнил… — Эммануэль опустил глаза. — У тебя тогда с Лили — и у Фенрица сегодня… лица были одинаковые.

Морис отшатнулся. Ригель прикусил губу, безумно жалея о своих словах. Они просто вырвались, ибо Эммануэль действительно был потрясён замеченным сходством. Но пока он лихорадочно думал, как смягчить сказанное, Морис успел прийти в себя и мягко заметить:

— Может быть, ты и прав. Но скажи, только искренне, если бы в этом гробу была твоя Симона, разве ты не согласился бы поучаствовать в этом церемониале?

Теперь отшатнулся Ригель. Сердце его упало. Они впервые заговорили о Симоне и влюбленности Ригеля, хотя Эммануэль и раньше не сомневался, что Морис понимает всё. Однако, неожиданно севшим голосом, взглянув прямо в лицо Морису, он твердо ответил:

— Нет. Никогда.

— …Ты — глубокий человек, Эммануэль, — помолчав, тихо заметил Морис де Невер.

Ночью Ригель пытался вспомнить, кто был участником полночного шабаша, ведь он насчитал внизу восьмерых. Исключались только они с Морисом да Симона — о её присутствии там он не мог даже помыслить. Хамал, кажется, был у себя, они, пробегая по коридору, видели свет под его дверью. Там были Лили, Мормо, Нергал и Виллигут, у статуи стояли Риммон и Митгарт. Сестра Митгарта — была ли она там? Где были Эстель и Эрна? Может, был кто-то с других факультетов? Он как-то видел около Зала Тайн странного субъекта с накрашенными глазами, напомаженного и нарумяненного, и с изумлением узнал в нём одного из конюхов. А однажды он видел там куратора!

Мысли Эммануэля сбивались и путались. А что там было после? Непохоже, чтобы на этом всё закончилось.

Ночь Мориса была не менее тревожной, но совсем по другой причине. В наблюдаемом ими шабаше он разобрался намного быстрее и лучше Эммануэля, и обременяли его не столько мысли, сколько тяжелые ощущения. От смрадного фимиама, которым пропитались волосы, голова снова начала кружиться, а вспомнив Фенрица и Генриха, он неожиданно почувствовал жесточайшие спазмы в желудке. Через несколько минут его мучительно вырвало, и он ощутил во рту отвратительный вкус желчи. Позвонил слуге, и после того, как спальня была приведена в порядок, он, освежённый умыванием, настежь распахнул окно и уставился мутными глазами на бледный диск луны, отдававший по краям чуть золотистой желтизной. «У тебя тогда с Лили — и у Фенрица сегодня… лица были одинаковые…» Как ударили, нет… как раздавили его эти слова Эммануэля! Лицо Нергала… Мой Бог! Он прикрыл отяжелевшие веки, а, когда снова приподнял их, вздрогнул от неожиданного шороха. Мышь?

У стены за постелью стояла мисс Эрна Патолс.