Сара Ланган - Хранитель Страница 20

Повесив трубку, Пол глубоко вздохнул. Не помогло. Взглянул на свои туфли: грязные, отполировать бы… нужен лак. Нет, полиция! Господи, кажется, его сейчас вырвет. Он сел на кровать, на которой Сюзан лежала всего несколько минут назад. Зажмурился и открыл глаза. Его трясло. Окончательно прозрев, Пол обвел взглядом комнату: пол в грязи, повсюду пепел, в углу валялась бутылка виски, которое не стоило пить. Он должен был заранее предвидеть этот ужас.

Ретроспектива

Итак, четверг. Весьма насыщенный день для Бедфорда.

Большинство жителей видели странные сны, почти забытые к утру: темные деревья, горящие фабрики, симпатичные потерянные девушки, превращавшиеся в монстров…

Столько маленьких ладошек, подставленных дождю, показалось днем из окон городской школы, что со стороны можно было подумать, здание вот-вот пустится в далекое плавание. В три часа мелкотня разбежалась по автобусам, поспешно занимая места. Некоторые малыши прикладывали ухо к стеклу — чтобы чувствовать приятную щекотку во время движения. Кто-то громко смеялся, разговаривал, шутил; некоторые наблюдали за ливнем. Мэтью О’Брайен вступил в дискуссию с лучшим другом, обсуждая серьезный вопрос: Вашингтон — это город или штат?

Дождь обрушивался тяжелыми холодными каплями, обрекая на муки больных артритом и тех, кто еще переживал последствия боевых ранений. Школу и магазины закроют на несколько дней, потоки воды затопят улицы…

На печальной ноте завершился сегодняшний конференц-звонок Эда О'Брайена. Придя домой и прослушав на автоответчике сообщение от Джорджии, он принялся готовить ей ужин, зная, что дочка сильно устанет. Затем он отправился в свой кабинет сочинять речь для бывших подчиненных. «Дорогие друзья…» — начал он. И остановился. Его покойная супруга точно помогла бы с продолжением: посоветовала бы написать о долгих годах бесценной службы и об огромной печали, которую они разделят в связи с завершением данного этапа жизни — их, города, всей Америки… м-да, жена бесподобно умела драматизировать. Нервно скомкав лист, Эд выбросил его, зажег сигару и занялся пасьянсом. Не будет никакой речи. Завтра он просто скажет: «Извините, ребята, но нам, кажется, больше не везет».

В двадцать минут девятого Дэнни Уиллоу вернулся из бара, застав жену в слезах. Всхлипывая, она проговорила, что не может найти фото пса, чтобы показать людям. «Как это у нас нет снимка Бенджи? Это все ты виноват! Я подарила тебе хорошенькую цифровую камеру, и ты потерял ее! Нет, вы только полюбуйтесь! Он еще и пьян! Послала на поиски собаки, называется! Никакой помощи». И она снова разревелась. Дэнни безмолвно поцеловал ее морщинистую руку.

В те же двадцать минут девятого Мэри Мэрли, пробив покупателю чек на зубную пасту «Крест» и пакет сушеной свинины, перевернула табличку с надписью «Открыто» и села отдохнуть. Материнская интуиция у нее всегда была плохо развита, но сейчас, ощущая в глубине души беспокойство, она понимала, что это касается одной из дочерей. Перекусив краюшкой хлеба, она позвонила домой. «Будь очень осторожна сегодня вечером, — сказала она Лиз. — Не выходи под дождь». Затем спросила: «Не хочешь поболтать? Извини, я была не в себе за ужином, но ты дай знать, если что-то понадобится. Я мигом вернусь домой». «Нет, — ответила Лиз. — Со мной все в порядке». Повесив трубку и борясь с чувством досады, Мэри вернулась к работе. Перед глазами все время мелькала девочка с косичками. «Мамочка, можно мне?» — спрашивала она.

В больнице Корпуса Кристи, сидя у кровати сына, Джорджия читала статьи в «Пипл мэгэзин» о знаменитых приемных родителях и благодарила Бога за то, что этот страшный день почти закончился.

Пол Мартин думал о том, что если яйцо разбилось, то его уже никак не склеишь — разве что вернувшись в прошлое.

Ровно в двадцать минут девятого Сюзан Мэрли упала с лестницы. Люди во всем городе замерли, услышав тихое жужжание, продолжавшееся несколько секунд. Затем наступила тишина. Те, кто доверился инстинктам, тут же покинули Бедфорд. Большинство жителей остались.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Тело

ГЛАВА 10

Слишком тесные джинсы. обработанные кислотой

Вечером в четверг, в половине девятого, Лиз Мэрли, крепко держа в руке зеркальце, терзала свой шерстяной воротник: и так, и эдак оттягивала его, рассматривая следы. Спереди — два больших пальца, справа и слева — по три длинных отпечатка. Захлопнув пудреницу, девушка зарылась головой в подушку. Боже, пусть это будет просто шутка! Она выпрямилась и снова стала изучать шею, с трудом сдерживая слезы. Нет, так не бывает. Сон, следы на шее, монстр в лесу — лишь совпадение!.. Полет воображения или… если верить маме, начальные стадии сумасшествия.

«Ты! Это должна была быть ты!»

По щеке скатилась слеза. Лиз поняла, что вот-вот разрыдается. Нет, нельзя! Бобби не должен видеть ее такой. Подумает еще, что она совсем обезумела, и вычеркнет роман с сестрой Сюзан Мэрли из своего «списка добрых дел».

Лиз знала, как прогнать из головы дурные мысли. Живя с отцом и Сюзан, ей часто приходилось для успокоения пользоваться этим методом: надо отвлечься от всего вокруг, уйти в себя и думать о приятных вещах. Естественно, не о грустных историях Сильвии Плат или извращенцах, пялившихся на нее в окно. Не о том, как странно, что дождь лил каждый год по целой неделе. А о лиловых следах на шее и лесном чудовище лучше вообще не вспоминать.

Однако о счастливых моментах Лиз тоже не думала: как они с сестрой играли в моделей, дефилируя по комнате в полотенцах, или как крепко держались за руки, когда было страшно. С каждым годом Сюзан становилась все более странной. Начала разговаривать сама с собой, еле шевеля губами и думая, что никто не видит. Потом всему городу стали сниться кошмары — с ней в главной роли.

Нет, Лиз, примерная ученица и вечно улыбающаяся девочка на побегушках, не думала обо всем этом. В мрачные мысли погружалась другая Лиз — озлобленная, вечно ревевшая без причины. Иногда на нее накатывал такой гнев, что она сама себя кусала. В глубине души она все время складывала мозаику, пытаясь разгадать странную загадку. Она непрестанно размышляла, забивая голову множеством проблем, — типичный признак истерии.

Лиз нашла выход, решив подумать о единственном, что было хорошего в ее жизни, — о Бобби.

Бобби Фулбрайт был одним из тех, к кому люди относились как к вещи. Он был старшим сыном единственного врача в городе, ездил на хорошей машине, жил в красивом доме, и поэтому все увивались вокруг него. Мама Бобби угощала его друзей свежими эклерами и пирогами, а по выходным он всюду возил их на своем мощном «Эксплорере», думая, что они безумно любят его. За глаза приятели обзывали его «карликом» или «навозом». Видимо, так выражалась их преданность.