Стивен Кинг - Жребий Салема Страница 21

– Уснул на ходу, Ларри?

Вздрогнув от неожиданности, тот обернулся и увидел Паркинса Гиллеспи, закуривающего сигарету.

– Нет, – ответил Ларри и нервно засмеялся. – Просто задумался.

Паркинс взглянул на Марстен-Хаус, рядом с которым сверкал на солнце хромом дорогой автомобиль, и потом посмотрел на старую прачечную с новым объявлением в окне.

– Ты же встречался с ними, верно?

– Только с одним. В прошлом году.

– С мистером Барлоу или мистером Стрейкером?

– Стрейкером.

– И как он тебе?

– Трудно сказать, – ответил Ларри, чувствуя, как вдруг пересохли губы. – Мы говорили только о делах. Но с виду вполне приличный.

– Хорошо. Это хорошо. Пойдем, я провожу тебя до кафе.

Когда они переходили улицу, Лоренсу Крокетту почему-то пришла мысль о сделке с дьяволом.

Час дня.

Сьюзен Нортон вошла в салон красоты и, улыбнувшись Бэбс Гриффен – старшей сестре Хэла и Джека, – сказала:

– Я так рада, что у тебя нашлось время без предварительной записи.

– В середине недели клиентов не много, – отозвалась та, включая вентилятор. – Как же душно! Похоже, что будет гроза.

Сьюзен взглянула на безоблачно синее небо.

– Думаешь?

– Думаю. И как будем укладывать?

– Поестественней, – ответила Сьюзен, думая о Бене Миерсе. – Как будто я сюда и не заходила.

– Все об этом просят, – со вздохом призналась Бэбс.

С ее дыханием донесся запах фруктовой жвачки. Бэбс поинтересовалась, видела ли Сьюзен объявление об открытии нового мебельного магазина в здании старой прачечной. Судя по всему, довольно дорогой. И хорошо бы там нашелся фонарь в пару к тому, что у нее уже есть! И как здорово, что она уехала от родителей и теперь живет в городе! И правда лето было хорошим. Как жалко, что оно кончается!

Три часа дня.

Бонни Сойер лежала на огромной двуспальной кровати. Ее дом на Дип-Кат-роуд был не какой-то развалюхой на колесах, а настоящим солидным строением с фундаментом и подвалом. Муж Редж зарабатывал механиком хорошие деньги в автомастерской Джима Смита в Бакстоне.

На Бонни были только прозрачные голубые трусики, и она нетерпеливо посмотрела на часы на тумбочке – 15:02. Куда он запропастился? Как будто отвечая на этот немой вопрос, дверь едва заметно приоткрылась, и в щель боязливо заглянул Кори Брайант.

– Все в порядке? – шепотом спросил он. Кори исполнилось всего двадцать два года, и последние два он работал в телефонной компании. Его первый роман с замужней женщиной – особенно такой потрясающей, как обладательница титула «Мисс округ Камберленд 1973», – вселял в него нервный трепет и вожделение.

– Ну конечно, милый, – улыбнулась Бонни, показав безупречные зубки. – Иначе в тебе бы уже прострелили дырку, сквозь которую можно смотреть телевизор.

Он вошел на цыпочках, смешно позвякивая инструментами на монтерском поясе.

Бонни хихикнула и открыла объятия:

– Кори, ты просто прелесть! И ужасно мне нравишься!

Кори уставился на темное пятно, просвечивающее под голубым нейлоном трусиков, и желание захлестнуло его. Он бросился к Бонни, и их соитие сопровождалось громким стрекотом цикад в лесу.

Четыре часа пополудни.

Закончив на сегодня работу, Бен Миерс отодвинулся от стола. Он не стал делать традиционного перерыва на прогулку в парке, чтобы успеть выполнить свою дневную норму и отправиться к Нортонам на ужин с чистой совестью.

Взмокший от пота Бен поднялся и потянулся, прислушиваясь к хрусту косточек в спине. Он достал из шкафа у изголовья кровати свежее полотенце и отправился вниз принять душ, пока другие постояльцы не вернулись домой и там не выстроилась целая очередь.

Перебросив полотенце через плечо, он уже повернулся, чтобы уйти, но, поразмышляв, вернулся к окну, где краем глаза заметил что-то необычное. Причем необычное было не в городе, мирно дремавшем под лазурно-синим небом, которым так славится Новая Англия в последние погожие дни уходящего лета.

Ему были видны двухэтажные домики с плоскими темными крышами на Джойнтер-авеню, парк, в котором вернувшиеся из школы детишки играли, ссорились и катались на велосипедах, и северо-западная часть города, где Брок-стрит исчезала за отрогом холма, покрытого лесом. Его взгляд невольно остановился на прогалине, где Бернс-роуд упиралась в Брукс-роуд и поднималась к Марстен-Хаусу, возвышавшемуся над городом.

Отсюда дом казался игрушечным, и Бену это нравилось. Такой дом не представлял угрозы – его можно было просто взять в руку и раздавить ладонью.

На дорожке перед Марстен-Хаусом стояла машина.

Бен замер с полотенцем через плечо, чувствуя, как его охватывает необъяснимый ужас, и даже не пытаясь понять его природу. На двух окнах отвалившиеся ставни были заменены новыми, отчего дом стал выглядеть слепым и таинственным.

Губы Бена беззвучно шевелились, словно произнося какие-то неведомые ему самому слова.

Пять часов пополудни.

Мэтью Берк с портфелем в левой руке вышел из здания средней школы и направился на парковку, где стоял его старенький «шевроле», так и ездивший на зимней резине.

Хотя шестидесятитрехлетнему Мэтью оставалось всего два года до обязательного выхода на пенсию, он по-прежнему имел полную нагрузку аудиторных занятий по английскому и активно занимался внеклассной работой. Осенью эта работа заключалась в постановке школьного спектакля, и сейчас он как раз закончил чтение водевиля в трех актах под названием «Проблема Чарли» и определился с составом. Ему с трудом удалось отобрать с десяток учеников, которые способны хотя бы выучить роль (и произнести свои реплики – пусть и дрожащим голосом и с деревянным видом), да трех парнишек, не лишенных искры Божьей. В пятницу он окончательно решит с составом, а затем начнутся репетиции. Постановка должна быть готова к 30 октября. Мэтью полагал, что школьному спектаклю вполне достаточно походить на консервированный суп компании «Кэмпбелл» – безвкусный, но и не особенно противный. На спектакль придут родители, и они будут точно в восторге. Театральный критик из камберлендской газеты «Леджер» разразится хвалебной статьей, что исправно делал в отношении всех местных постановок, за что ему, собственно, и платили. Главная героиня (в этом году ее роль, наверное, исполнит Рути Крокетт) обязательно влюбится в какого-нибудь члена труппы и скорее всего потеряет невинность после торжественной вечеринки по поводу удачно прошедшего спектакля. А затем Мэтью возобновит работу «Дискуссионного клуба».

В шестьдесят три года Мэтью по-прежнему нравилось преподавать. Недостаток строгости не позволял ему продвинуться по служебной лестнице (для заместителя директора он обладал слишком мечтательным взглядом), но самому ему никогда не мешал. Он декламировал сонеты Шекспира в классах, в которых летали бумажные самолетики и плевались шариками жеваной бумаги. Не обращал внимания, что ему на стул подкладывали кнопки, и рассеянно смахивал их рукой, предлагая ученикам открыть учебник на четыреста шестьдесят седьмой странице. Находил в ящике письменного стола, куда лез за сочинениями, сверчков, лягушек, а однажды даже черного полоза длиной целых семь футов.