Лиза Дероше - В объятиях демона Страница 21

Молитвы не срабатывают. Это уж я испробовала.

Я снова смотрю на дедушку, вспоминая последний раз, когда по-настоящему вставала на колени и молилась. Это произошло три года назад. В субботу я проснулась посреди ночи словно от удара молнии, рассекшей сознание. Я зажмурилась от боли, и передо мной возник образ бабушки, лежащей в луже крови, в саду. Когда я позвонила ей, никто не ответил. Тогда я сказала маме, что мы должны поехать и проверить, но она лишь отмахнулась. Я не могла толком объяснить, зачем нам нужно ехать — это было сумасшествием, — поэтому вернулась в комнату и стала молиться.

Когда в тот день дедушка вернулся с рыбалки, то нашел бабушку в саду. Она упала с лестницы, напоровшись на ножницы для подстригания веток.

Тогда я поняла, что Бога нет.

В конце мессы, длившейся вечность, дедушка вскакивает со скамьи.

— Готова прокатиться?

— Я весь год была готова.

— Поехали!

Он направляется к выходу из церкви, я иду следом. Когда мы добираемся до машины, он открывает дверь водителя и протягивает мне ключи.

— Я за рулем? Не может быть!

— Ты заслужила, — улыбается он.

Я прыгаю за руль, включаю зажигание, и машина оживает. По радио звучит песня «Rolling Stones» — «Sympathy for the Devil».[19] Я делаю громче.

— Просто восхитительно.

Я так широко улыбаюсь, что сводит скулы, и обхватываю руль.

— Ну, давай рули. — Его сияющие голубые глаза смотрят на меня.

Я подгоняю зеркала и сиденье, затем переключаюсь на первую и медленно выезжаю с парковки. Как только мы удаляемся от толпы, выезжая на дорогу, дедуля говорит:

— Газу прибавь-ка. Поглядим, на что она способна.

Я нажимаю на газ и лечу, ветер теребит волосы, прохладное утреннее солнце ласкает кожу.

— Она отлично держится! — перекрикиваю я рычание мотора, радио и ветер.

Бросаю взгляд на дедушку; он явно гордится мной.

— Ты хорошо поработала.

— Дедушка?

— Что?

— Если бы у дьявола была машина, то, как ты думаешь, какая?

— Черная «шелби-кобра», — говорит он, и я слышу в его голосе озорные нотки.

В желудке у меня что-то дергается.

— Какого года?

— Шестьдесят седьмого.

Близко.

Мы подъезжаем к дому.

— Оставь ее пока, — говорит дедушка. — Покатаемся попозже.

— Так каков наш следующий проект? Еще один «мустанг»?

— Возможно. Подумываю как раз о «шелби» шестьдесят седьмого. Иди-ка сюда. Хочу кое-что показать, — зазывает он, открывая парадную дверь.

Я с наслаждением вдыхаю сладковатый запах дыма от курительной трубки, пока мы петляем между потертым диваном и ореховым журнальным столиком в маленькой гостиной, направляясь в спальню в задней части дома. Дедушка берет с тумбочки деревянную рамку и протягивает мне.

— Бабушка когда-нибудь показывала тебе это?

— Нет, — говорю я, принимая фотографию и рассматривая ее.

На ней молодая пара: он — с темными волосами и небесно-голубыми глазами, в темно-синих джинсах и черной футболке. Парень обнимает девушку в бриджах и красном топе на бретельках, легкий ветерок теребит пшеничные волосы. Она сидит на капоте черной «шелби-кобры» шестьдесят седьмого года.

— В этот день я попросил руки твоей бабушки — летом после окончания школы.

— Ух ты. Вы такие молодые.

— Ну, в то время все, конечно, было иначе, но я до сих пор верю, что когда все по-настоящему, ты знаешь это.

Я снова утыкаюсь в фотографию — дедуля так крепко обнял бабулю, как будто вся его жизнь зависела от нее. А она, с блеском в сапфировых глазах и легкой улыбкой на губах, прижимается к нему.

— Она выглядит такой счастливой.

Дед довольно улыбается.

— Мы действительно были счастливы. Я в то время слыл смутьяном. Твой прадед считал меня дьяволом во плоти. Пытался выставить из дома, угрожал дробовиком. — Дедушка засмеялся. — Словно бы это помогло, будь я и впрямь дьяволом.

— И как тебе удалось переубедить его?

— Да я не сильно и пытался. Просто он вскоре понял, что я действительно люблю ее. Я всегда старался вести себя с ней порядочно. И через какое-то время он, видимо, решил: есть вещи похуже дьявола.

Я бросаю последний взгляд на фотографию и ставлю обратно на тумбочку, проводя по «шелби» указательным пальцем.

— У меня есть… друг, водящий «шелби» шестьдесят восьмого.

Выражение лица дедули становится серьезным, а на лбу собираются морщинки.

— И насколько он тебе «друг»? — с подозрением спрашивает он.

Как я ни силюсь, не могу сдержать глупой улыбки.

— Пока не определила.

Видимо, дедуля что-то понимает по моему лицу.

— Фрэнни… ты же знаешь, что парням нужно только одно.

— Дедушка!

— Так уж все устроено. Но не позволяй им толкать тебя на… сама знаешь что.

— Я могу о себе позаботиться.

На его лице по-прежнему строгое выражение, но взгляд смягчается.

— Не сомневаюсь. Родители с ним знакомы?

— Ага, — говорю я, замешкавшись. — Он их слегка шокировал.

Веселость его глаз берет верх, а на лице появляется широкая улыбка.

— Что ж, на это, думаю, и нужны родители, — хмурится он. — Но не могу понять, как кто-то, водящий «шелби» шестьдесят восьмого года, может быть таким уж плохим.

— Спасибо, дедуль. — Я крепко обнимаю его. — Я люблю тебя.

— И я люблю тебя, Фрэнни.

Когда дедушка подвозит меня к дому, я шустро выбираюсь из машины, вприпрыжку бегу в дом и закрываю за собой входную дверь.

И, подняв глаза, вижу перед собой Грейс со скрещенными на груди руками и поджатыми губами. Сестра внимательно смотрит на меня пронзительными голубыми глазами.

— Давай поговорим, — произносит она, не отрывая от меня пристального взгляда.

— Ну что еще?

Она хватает меня за руку и тянет за собой.

— Пойдем наверх.

Я позволяю дотащить себя до спальни и, как только она закрывает дверь, иду к окну.

— Знаю, что ты не читаешь Библию, — начинает Грейс присущим ей серьезным тоном. — Но в Первом послании Петра, в главе пятой, сказано: «Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить».[20] Фрэнни, Сатана воздействует на слабых.

Я отворачиваюсь от окна и смотрю на нее.

— О чем ты, черт побери, говоришь?

Грейс пришпиливает меня тяжелым взглядом.

— Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю.

Я вздрагиваю, внутри все переворачивается.

— В нем есть нечто… темное, — добавляет она.

Я сердито смотрю на сестру.

— Ничего у тебя не выйдет, Грейс. Убирайся из моей комнаты.

Сестра идет к двери и оборачивается, сурово глядя на меня.