Челси Ярбро - Костры Тосканы Страница 21

— Так вы все-таки живы? А мне донесли, что вас затоптали!

— Слухи обманчивы! — весело откликнулся Ракоци, натягивая поводья.

— Большая неосторожность прогуливаться по виа дель Моро в день скачек!

— Я полагал, что они уже состоялись! — Он похлопал лошадку по шее, прежде чем с нее соскользнуть. — Неплохая кобылка, признаюсь. Я был приятно ошеломлен.

Лоренцо расхохотался.

— Ах, амико, вам вновь удалось меня удивить. Примите мои поздравления! Фортуна сегодня к вам благосклонна!

— Надеюсь, не только ко мне? — спросил Ракоци, поднимаясь на помост.

Лицо Лоренцо вмиг стало серьезным.

— Не только, но отнюдь не ко всем! Четыре смерти в один день, это ох как немало! Вдвое больше, чем в прошлом году. А сколько ран и ушибов! Даже Лионелло, — он жестом подозвал одного из наездников, — задел за какой-то прут, хотя все равно пришел к финишу первым.

Рука Лионелло висела на перевязи, и его вежливая улыбка больше напоминала гримасу.

— Что с вами случилось? — спросил Ракоци.

— Ничего, пустяки, — заверил Лионелло, недоверчиво глядя на чужеземца, — мне вскорости полегчает.

— Не сомневаюсь, — сухо проговорил Ракоци, — но будет лучше, если вы позволите мне осмотреть ваше плечо. Особенно если прут был ржавым. У меня имеется мазь, которая облегчит боль и предотвратит воспаление раны.

Пьеро насмешливо хмыкнул, но Лоренцо согласно кивнул.

— Да, Лионелло, с такими ранами не стоит шутить.

Ракоци поклонился, благодаря Медичи за поддержку, и опять обратился к наезднику:

— Приходите ко мне в палаццо до начала увеселений. Если хотите, можете прихватить с собой кого-то еще. — Его забавляла боязнь Лионелло. — Я гораздо менее опасен, чем ваша рана, поверьте! Я только алхимик, а не колдун.

Лионелло залился краской и, заикаясь, пообещал, что придет.

Старшины победившей гильдии вышли вперед, чтобы забрать свою лошадь, флорентийцы разразились громкими криками. И тут же на звоннице Санта-Мария дель Фьоре ударили в колокола, а трубачи вскинули трубы к губам, подавая сигнал к началу торжественного шествия, которое, покружив по городу, должно было закончиться на площади Синьории.

Перед тем как занять свое место во главе процессии, Лоренцо обратился к Ракоци.

— Я очень рад, что все кончилось хорошо! Но, признаться, и удивлен тоже немало.

— Удивлены? Чем же? — спросил Ракоци, улыбаясь.

— На вашей спине столько пятен, словно по ней прошлась вся флорентийская конница. Но удивляет меня не ваша удачливость, а ваша неосмотрительность. Людям нашего возраста не пристало себя так вести.

— Грацие,[25] Великолепный! Я принимаю этот упрек! — Улыбка сошла с лица Ракоци, он вдруг осознал, как глупо выглядела его бравада, и устыдился.

— Вот и прекрасно. — Лоренцо кивнул и стал осторожно спускаться с помоста. Пьеро следовал за ним с выражением недовольства на красивом надменном лице.

— Неужели все это затянется? Я хотел бы успеть на охоту!

Лоренцо рассвирепел.

— Замолчи! Надо уметь отказываться от своих удовольствий! Быть здесь гораздо важней! Ты — флорентиец, Пьеро! И уже не дитя! В твои годы пора бы взяться за ум и заняться чем-то полезным!

Пьеро сузил глаза.

— Я знаю. Мне прожужжали все уши о том, каким в свои двадцать был ты. Дипломатические успехи! Поездки в разные страны! Тут есть чем гордиться. Но я, увы, не таков!

Лоренцо отвернулся от сына, устремив свой взор на высокий шпиль Синьории.

— Да… к сожалению!

Лицо Ракоци, слышавшего весь этот разговор, оставалось непроницаемым, но глаза его были печальны.

Письмо римлянки, называющей себя Оливией, к Франческо Ракоци да Сан-Джермано. Написано на обиходной латыни.

Ракоци Сен-Жермену Франциску во Флоренции, или как там она теперь называется, Оливия шлет свои приветы и уверения.

Я слышала от Никлоса Аурилиоса, что ты оставил Венецию и поселился возле речушки Арно. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, хотя можно было выбрать и Рим. Скажи, что ты нашел в этой бывшей казарме римских легионеров? Она тщится стать городом, но город на свете один.

И не надо ссылаться на достижения тамошних художников, поэтов и музыкантов. Медичи регулярно шлет Папе образчики их работ.

А Рим ты сейчас бы, мой друг, совсем не узнал, тут многое изменилось. Храм Сатурна, тобою любимый, превратили в огромную церковь. Теперь никто и не помнит, что в ней было когда-то, а те, в ком жив интерес к прошлому, обращаются большей частью к временам Теодоры.[26]

Цирк Флавия называется теперь Колизеем[27], он частично разрушен. Тебя, вероятно, это расстроит. И вообще, осады, смуты, пожары нанесли городу огромный ущерб. Но мне не хотелось бы жить где-то еще! Какое-то время я провела в Александрии, приходилось мне бывать и в Афинах, но с Римом ничто не сравнится, только здесь я — дома. Рим — моя родина! Истинная… ты знаешь, о чем я.

Помнишь ли ты, как взял меня в первый раз? Я тогда очень боялась. Да и как не бояться? Ты ведь хотел внушать страх. А подарил настоящую страсть! И открыл для себя новое понимание жизни. Тебе вдруг расхотелось кого-либо устрашать! Ты почувствовал, что, лишь удовлетворяя чьи-то желания, возможно наиболее полно удовлетворить и себя. Это не мои домыслы, это твои собственные слова. Я помню их, как помню твои глаза, измученные одиночеством. Скажи, ты все еще носишь в себе это чувство? Не изводи себя, Сен-Жермен! Ты сам учил меня, что в этом мире есть множество удовольствий. Мы не знаем, что ждет нас за порогом истинной смерти, но, пока жизнь нас зовет, надобно отвечать ее зову.

Как видишь, я увлеклась философией. Должно быть, старею. Но пишу тебе не затем, чтобы тревожить воспоминания, а чтобы предостеречь. Жизнь Рима бурная, и события в ней развиваются весьма прихотливо.

Как ты, верно, уже понял из моего намека в начале письма, я вхожа в круги, близкие к окружению Папы. И хочу сообщить тебе, что роль кардиналов в политической жизни Рима заметно усилилась. Первый из них — Родриго Борджа[28], я с ним встречалась, он очень умен. Остерегайся этого человека! А если путь твой когда-либо пересечется с его сыночком Чезаре[29], беги от него без оглядки! Чезаре — просто чудовище! Он совершенно запугал свою собственную сестру (та, впрочем, от рождения глупа и труслива) и, по слухам, делит с ней ложе. Если это так, я ей очень сочувствую.

Кстати, я часто задумываюсь о досадном противоречии в отношениях между полами, которое мне не представляется справедливым. Мы, женщины, жаждем чувственных наслаждений, потому что такова природа нашего естества, но вам, мужчинам, этого мало. Вам всегда требуется примешать к простым удовольствиям что-то особенное. Позволь спросить, ты тоже таков?