Хилари Мантел - Чернее черного Страница 22

Элисон закрыла глаза.

— Вроде того, — пообещала она.

Потом нахмурилась:

— Скорее благодаря, чем на работе. Благодаря работе, да, скажем так. Сначала вы будете в некотором роде коллегами, а потом сойдетесь ближе. У вас будет, как же это называется, длительный союз. Возможно, вам понадобится время, чтобы сблизиться. Он должен проникнуться к вам расположением. — Она хихикнула. — У него некоторые проблемы со вкусом в одежде, но, полагаю, вы быстро это исправите, дорогая. — Элисон улыбнулась публике. — Ей нужно лишь подождать, и она сама все увидит. Захватывающе, да?

— Еще как, — кивнула Колетт.

Она продолжала внутренний монолог. Еще как, да. У меня есть надежда, есть надежда. Мне поднимут зарплату — нет, не это. Я обзаведусь собственным жильем — нет, не это. Я должна, мне следует, я обязана найти новую работу, я должна встряхнуть свою жизнь и открыть новые возможности. Но что бы я ни делала, что-то произойдет. Я устала, устала заботиться о себе. Что-то произойдет без усилий с моей стороны.

Элисон показала еще кое-что в тот вечер в «Олене и подвязке». Она поведала унылого вида женщине, что та отправится в круиз. Согбенная дама немедленно выпрямилась и исполненным благоговением голосом призналась, что с утренней почтой получила брошюру с рекламой круизов, которую она заказала, потому что серебряная свадьба не за горами и она подумала, что настала пора вывезти семейное счастье куда-нибудь подальше острова Уайт.

— Что ж, должна вам сказать, — произнесла Элисон, — что вы отправитесь в этот круиз, о да, отправитесь. — (Колетт восхитилась тем, как Элисон распорядилась деньгами женщины.) — И еще кое-что: вы прекрасно проведете время. Повеселитесь от души.

Женщина шире расправила плечи.

— Спасибо, спасибо огромное. — Она вся светилась.

Колетт видела это, несмотря на то что сидела в четырех рядах от нее. Это укрепило ее в мысли, что можно заплатить десять фунтов за вход и получить взамен море надежды. Дешево по сравнению с тем, что она платила в Брондсбери и других местах.

После представления Колетт прогулялась до вокзала Риверсайд, наслаждаясь вечерней прохладой. Солнце отбрасывало алую полосу на середину Темзы. Лебеди покачивались на молочной воде у берега. По ту сторону реки, по направлению к Датчету, рядом с пабом «Ослиный домик» несколько французских студентов, приехавших по обмену, макали своего товарища в воду. Она слышала их возбужденные крики, и на сердце у нее потеплело. Она стояла на мосту и широко махала студентам рукой, словно пыталась посадить небольшой самолет.

Я не вернусь завтра, подумала она. Вернусь, не вернусь, вернусь.

На следующее, воскресное, утро поезд встал из-за путевых работ. Она надеялась оказаться первой в очереди, но судьба рассудила иначе. Когда она ступила на перрон, солнце выглянуло из-за туч. На главной улице было полно автобусов. Она поднялась по холму к замку и «Оленю и подвязке». Огромная Круглая башня нависала над улицей, а у ее подножия чавкающим червяком извивался поток туристов с гамбургерами в зубах.

Одиннадцать утра, «Феерия» в самом разгаре. По залу, в котором медиум вчера давала представление, расставили столы и палатки. В одном углу — исцеление молитвой, в другом — Кирлиан-фотография,[20] личные столы экстрасенсов, укутанные в синель или бахромчатый шелк, щеголяли традиционным набором из колоды Таро, хрустального шара, талисманов, ладана, маятников и колокольчиков — плюс небольшой магнитофон, чтобы клиентки могли получить записи своих консультаций. Почти все экстрасенсы — женщины. Мужчин было только двое, мрачных и заброшенных: Мерлин и Мерлен, если верить их беджам. У одного на столе красовался бронзовый волшебник, размахивающий посохом, у другого — что-то вроде сушеной головы на подставке. Очереди к его столу не было. Туда-то Колетт и направилась.

— Что это? — проартикулировала она, указывая на голову. Непросто было сделать так, чтобы тебя услышали, гул предсказаний поднимался вверх и эхом метался под самыми стропилами.

— Мой духовный проводник, — ответил мужчина. — Точнее, его модель.

— Можно потрогать?

— Если хотите, дорогая.

Она пробежала пальцами по странной штуке. Не человеческая, а обычная кожа, что-то вроде маски, натянутой на деревянный череп. В идущий по лбу шнурок были воткнуты огрызки перьев.

— А, поняла, — сказала она. — Это индеец.

— Коренной американец, — поправил мужчина. — Этой модели сто лет. Я получил ее от своего учителя, а тот — от своего. Лазурный Орел вел три поколения медиумов и целителей.

— Наверное, это непросто, если ты парень. Решить, что положить на свой стол. Чтобы тебя не приняли за голубого.

— Послушайте, вы хотите узнать свою судьбу или нет?

— Вряд ли, — ответила Колетт. Чтобы расслышать его слова, ей надо будет прижаться к предсказателю как можно теснее, а ей отнюдь не улыбалась перспектива подобной интимности с приятелем Лазурного Орла. — Какая-то она грязная. — сказала Колетт. — Эта голова. Сбивает с толку. Почему бы вам не выкинуть ее и не раздобыть новую? — Она выпрямилась. Оглянулась по сторонам. — Простите, — крикнула она поверх головы клиентки сморщенной карге в шали, — простите, но где та леди, которая выступала прошлым вечером? Элисон?

Старуха ткнула большим пальцем.

— Через три стола. Вон в том углу. Кстати, она сдерет с вас по полной. Если подождете, пока я закончу, я предложу вам психометрию, карты и чтение руки, вместе взятые, — за тридцать фунтов.

— Как непрофессионально, — ледяным тоном бросила Колетт.

А потом она заметила ее. Клиентка, сияя, встала с кресла из красного кожзаменителя, и очередь расступилась, чтобы пропустить ее. Колетт мельком увидела, как Элисон прячет лицо в ладони, чтобы тут же, улыбаясь, поднять его к следующей даме, жаждущей ее услуг.

Даже по воскресеньям случаются приливы и отливы: периоды тишины и почти что покоя, когда сон угрожает перегретым комнатам, за которыми наступает полная неразбериха — вспыхивает солнце, внезапно и пронзительно, подсвечивая мишуру на бархатной ткани, и между двумя ударами сердца волнение становится осязаемым, плачет ребенок, удушливо пахнет ладаном, завывает музыка, все больше искателей судьбы протискивается в двери и устраивает заторы у столиков. Падают со звоном египетские флаконы для духов; миссис Этчеллс, тремя столиками дальше, читает лекцию о радостях материнства; Ирина утешает рыдающую девушку, чья помолвка расстроилась; младенец, страдающий от колик, вертится на руках невидимой матери и требует внимания, словно запутался в ее кишках.