Юрий Бригадир - Аборт Страница 22

Нет линейки, к которой можно приложить смерть. В этом полуживом просыпании был только один плюс — я перестал волноваться. Нерв за нервом постепенно отстегивались все эмоции, словно кто-то срывал с меня одежду.

Я вышел на улицу, дошел до беседки, зашел внутрь и сел за стол. Курить не хотелось. Лежащий на столе мобильник вдруг зажужжал, вздрогнул и потихоньку поехал. Еще через пару секунд раздался звонок. Я смотрел на крадущийся аппарат и прикидывал, через какое время он дожужжит и свалится. Когда до края стола оставалось всего ничего, я схватил его и нажал на кнопку:

— Да!

— Очнулся? — спросил Серега и, не дождавшись ответа, приказал, — давай ко мне быстро, поможешь…

— Что случилось? — спросил я.

— Короче, жду тебя на площади Кирова, прямо в центре, некогда.

Я молча постучал пальцами по столу. Серега взревел:

— Знаю!! Все знаю!! Ты уходишь уже, так со всеми бывает!!! Все, суки, на части распадаются, гниют на ходу, как при жизни гнили!!! Мне некогда тебя вдохновлять, я таких слов не знаю! Нечем мне тебя с колен поднимать, от тебя уже половина осталась. Но ты просто напрягись, не ради меня, ради себя хотя бы, чтобы уйти как человек, а не как тварь последняя!

— Зачем? — спросил я.

— Затем хотя бы, чтобы их разозлить!

— Не хочу… — равнодушно ответил я, — я не буду с ними бороться. Я уже не могу в тамбуре. Душно здесь.

Серега тяжело выдохнул:

— Белые хароны где-то рядом. Я их чувствую. Но дело не в этом. С братом надо помочь… После меня у него все развалилось. Долги, кредиторы. Колоться начал. Синий весь. Он сначала хотел банк ограбить, да не девяностые сейчас, спецы там так все организовали, что за полторы минуты блокируют. Но Колян туда и не лезет. Он почту решил взять. Там охраны калека в мятой форме, а денег семьсот тысяч завезли на выплаты пенсионерам. Мне его остановить надо. Больше никто не сможет. Он то ли слышит меня, то ли чувствует, но говорит со мной внятно. Он и раньше откликался, а теперь исколотый весь под кайфом совершенно свободно беседует. Как с живым. Я вчера с ним весь вечер говорил, пока он не уснул. Сейчас десять. В одиннадцать деньги привезут. Там уже божьи одуванчики собрались. Удержать я его не могу никак, он с утра без дозы. Трясется весь. Приезжай, помоги.

— Да что я могу-то? — удивился я.

— Говорить надо с ним. Постараться увести. Обрез отобрать, мотоцикл заглушить, я не знаю — что.

— Он с обрезом?

— Да, двенадцатый, левый чок, правый цилиндр, мое ружье, английское, одно только и осталось в семье, да и то, видишь, гаденыш укоротил. Не дружит он с головой.

— Ты тоже… — улыбнулся я… — не дружил.

— Да ладно! — горько усмехнулся он. — Не воспитывай, психолог хренов. Короче, нельзя мне его бросать. Кровь. Я так решил… если уведу — хорошо, если нет — сам убью. В тюрьме или на зоне не выживет он, стержня у него нет, дурь одна.

— Хорошо, — пришел в себя я, — выезжаю.

Через час я уже был на Кирова. Там круговое движение и внутри по циркулю ухоженный газон, разделенный дорожками на пять секторов с асфальтовой пролысиной посредине. На этом по форме явно сатанинском перекрестке почти никого не бывает, кроме временных собак и четырех постоянных билбордов с рекламой. Изредка там появляются гиббдэшники со своими палками, и иногда там отдыхает некстати сломавшийся автолюбитель. Сейчас прямо в центре между билбордами стоял черный блестящий Клюгер с открытым багажником. Серега самозабвенно рылся в глубине. Я осторожно проехал по лучу и приткнулся рядом.

— Куда поедем? — спросил я.

— Все уже, приехали, — глухо, не вылезая, ответил друг, — здесь полверсты, не больше. Ты Коляна-то знал в лицо?

— Видел пару раз. Он же не родной тебе?

— Что значит — не родной? Единокровный. Ну, матери, правда, разные, но это не трагедия…

— А… Где он?

Серега достал охотничий нож, достал его из ножен, сверкнула боевая поцарапанная сталь.

— Вон идет уже. Говорю же — башка набекрень…

Движение по кругу было совершенно без просветов. Развязка эта была одной из самых напряженных в городе. И вдруг раздался яростный сигнал, еще один, потом взвыла сирена. Прямо поперек потока машин, слегка пошатываясь, ровно в центр круга шел сутулый, очень бледный и тяжело дышащий Колян. В одной руке он нес большую спортивную сумку, по весу — явно с обрезом. Ну, и деньги чтобы складывать — наверняка. Старая Тойота Калдина зазевалась и вовремя не пропустила наркомана. Колян не долго думая, пнул машину ногой.

— Ты, урод! — заорал водитель, открыл было дверь, но увидел стеклянные глаза и сразу все понял. Таких глаз у нормальных людей не бывает. Таких людей вообще не бывает. По дороге шла черная боль, липкая от пота ночь и отчаянная безысходность.

Колян поднял губу, обнажил клыки, что, видимо, должно было означать торжествующую улыбку, и еще раз пнул Калдину, которая тут же рванула с места. Отъехав на безопасное расстояние, водитель высунулся и проорал все самые смертельные оскорбления, которые знал. Колян даже не оглянулся. Великие и смертельно больные не должны отвлекаться на плесень.

Возле Клюгера он бросил сумку, сел прямо на асфальт и трясущимися руками достал из кармана пачку чего-то лекарственного. Оказалось — таблетки. Он торопясь, криво вырвал их из своих прозрачных гнездышек, засунул в рот и тщательно, со злобой на лице, проглотил. Посидел с минуту, тяжело дыша, и вдруг улыбнулся:

— Полчаса продержусь, да, Серега?

— Не знаю, — хмуро ответил тот.

— Я знаю… Нинка по тебе плачет до сих пор. Хоть и замуж уже собирается, а плачет. Но мне до них дела нет. Мне вот почту взять надо, долг отдать, да дозу непременно… Не, сначала дозу, потом долг, — поправился он, — ты, Серега, извини, что я ружье обрезал, иначе как бы я с ним…

— Да ничего, — тихо, даже как-то ласково ответил Серега, — ты бы лучше продал бы что-нибудь.

— Все. Все. Все. Все, — замотал головой брат, — все, ничего нет больше, ты же знаешь. Меня уже никто домой не пускает, воровать негде. У всех уже взял. Вот пришел… Я быстро все сделаю, только не останавливай меня. Там делов-то — охранник один, пенсионер, в подсобке сидит, телевизор смотрит, у них даже комнаты для него нет… Стойка ничем не защищена, это же не банк. Зайду, перепрыгну, там касса рядом совсем, кассирша даже встать не успеет. Я все продумал. Не останавливай меня.

Таблетки уже подействовали, и Колян вдруг стал говорить с сумасшедшей скоростью без остановки, словно спешил выговориться:

— Ты меня всегда понимал, зря ты ушел, надо было потом, вместе, как я теперь, там один охранник, форма черная, «секьюрити» на рукаве, а какой он на хер секьюрити, я его пополам порву, да и оружия у него нет — не положено, он там подростков самое что тяжелое отгонял, зря ты ушел, не останавливай меня, надо было потом, вместе, вместе, вчера еле дозу выпросил, я уже там полкуска зеленых должен, больше не дадут, таблетки целую ночь охранял сам от себя, чтобы на дело хоть нормальным придти, не останавливай, Серега, помоги лучше, все, все, все, больше не дадут…