Томас Оуэн - Дагиды Страница 22

– Так припоминаете? Копенгаген, возможно, Лиссабон или Лондон. Ну, подумайте хорошенько. Вас еще сопровождала молодая рыжеволосая женщина, которая… – Он наклонился и шепотом уточнил: – …которая потом умерла.

Ледяная дрожь прошла у меня по телу. Сознание постепенно прояснялось. Все возвращалось на свои места: так в фильме, прокрученном наоборот, разрушенный дом вновь обретает архитектурную логику. Да, я видел этого человека несколько раз в жизни. Совсем не удивительно, что он сохранил воспоминание о Линде. Однажды увидев, никто не мог ее позабыть. Но то, что он знал о ее смерти, не зная даже имени, меня поразило. Линда умерла пять лет назад, сразу после нашей поездки в Данию, умерла в Лондоне.

– Откуда вам известно… – начал я, не осмеливаясь поднять глаза.

Гарсон принес бутылку рейнского вина, с должным почтением откупорил, наполнил два высоких бокала.

– Прозит! – Незнакомец даже не улыбнулся.

– Прозит!

Горло у меня сжалось, и я пил великолепное вино с трудом.

– Меня зовут Зодербаум, – сказал он. – Но есть и разные другие имена. Смотря по обстоятельствам…

Он говорил с легким акцентом, который придавал словам неожиданную мягкость.

– Не грустите, майн герр, расскажите-ка лучше об этой молодой рыжеволосой женщине. У нее было слабое здоровье, не так ли?

Я бы хотел что-нибудь узнать об этом человеке, но сразу стало понятно – бессмысленная это затея. И при этом его присутствие завораживало, лишало воли меня. Под его холодным, безжалостным взглядом я распутал горестный клубок моих воспоминаний. Рассказал о знакомстве с Линдой, о часах, проведенных с женщиной более чем странной, о местах, где мы побывали, о том, чем я пожертвовал ради нее. Рассказал о наших радостях и печалях, о тяготах артистической карьеры, о цене настоящего успеха…

Он слушал внимательно и равнодушно. К моему великому изумлению, два раза поправил даты и вообще вел себя так, словно я повторяю прочитанную им лекцию, а он лишь контролирует точность усвоения.

Но я больше не хотел ничего понимать. Спросил наудачу, откуда он все это так хорошо и даже лучше меня знает и зачем побудил меня к бесполезной откровенности. Но в глазах цвета бирюзы не отразилось никакой реакции, а молчание было поистине минеральным.

– Пойдемте отсюда, – сказал он наконец. – Мне надоела голова этого достойного бюргера позади вас.

Я обернулся. На стене висела гравюра, изображающая знаменитого юриста Отто Менкениуса в парике и жабо.

– Знаете, у него такая же горькая складка рта, как и у вас. Сходство поразительное.

Я, честно говоря, никакого сходства не приметил. Он заплатил, и мы вышли. Он увлек меня на Биркенштрассе в «Атлантик-Сити» – стандартный шикарный ресторан, обычный для любого большого города: много персонала, много скучающих пар, много мужчин, пьющих в одиночку у стойки. Банальная приманка для страдающих сплином или бессонницей. Директор приветствовал моего нового знакомого как примечательного завсегдатая. Зодербаум меня представил и, пока я усаживался, прошептал ему на ухо несколько слов.

Оркестр – «Танцкапелла Маринга», согласно броской надписи на эстраде, – играл нечто монотонное и медлительное: по крайней мере две или три пары танцевали неубедительно, без всякого энтузиазма. Когда кельнер принес бутылку шампанского, барабанная дробь возвестила аттракцион «Дамы ангажируют кавалеров». Десяток девиц ринулись приглашать мужчин, не разбирая, одиноки те или нет; счастливые избранники вяло спускались на танцевальную площадку, не очень сообразуясь с тактом дурацкого военного марша.

– Все это малоинтересно, – сказал Зодербаум, – но подождите немного. Будет сюрприз, уверяю вас. Сенсационный номер под названием «Листопад».

Меня клонило в сон от теплого шампанского. Мой компаньон внимательно осматривался, словно кого-то поджидал. Директор плавно проскользнул между столиками и в свою очередь прошептал что-то ему. Глаза Зодербаума беспокойно вспыхнули.

Новая барабанная дробь. Прожектор заметался по залу и остановился в центре площадки, осветив молодую рыжеволосую женщину в зеленом платье.

– Линда! – крикнул я и рванулся встать. Рука Зодербаума удержала меня.

– Это Линда? – Я смотрел на него растерянно, не понимая ровно ничего.

Линда. Что за бред! Случайное сходство исключалось. Галлюцинация? В таком месте? Чепуха!

Ее лицо: резковатые скулы, всегда удивленный взгляд, характерный наклон головы вправо. Какие могут быть сомнения? Я пристально следил за ее жестами, ловил нервный поворот плеч, присущую только ей несколько развязную грацию. Она. Несомненно она. Впрочем, мне и не было надобности изучать фигуру на площадке. Я чувствовал Линду всем своим существом.

Зодербаум разглядывал меня с интересом.

– Ради этого стоило немного поскучать. Экстраординарное сходство, не так ли?

– О каком сходстве вы говорите? Это она. Я сейчас к ней подойду и поговорю.

Его губы искривила жесткая усмешка.

– Секунду! Сидите спокойно. Вы еще не все видели.

Странная фраза. Говорил ли он о продолжении номера или имел в виду что-то связанное с самой Линдой?

Я не мог, разумеется, прервать представление, но с нетерпением ждал конца. Сейчас брошусь к этой женщине – будь это Линда или ее двойник, – скажу ей… А что, собственно, скажу? Сколько лет прошло. Все происходящее – немыслимая, издевательская фантасмагория…

Под лучом прожектора Линда двигалась медленно и отнюдь не танцующим шагом. Лениво качая бедрами, сделала оборот, платье зашелестело, соскользнуло, и она раскрылась, словно апельсин.

Но расцвет эротического шоу прервался отчаянным сухим отрывистым кашлем. Приступ согнул ее вдвое, она задыхалась, хваталась за горло, раздирая резкими взмахами чарующий ритм блюза. Кашель не отпускал ее, артерия напряглась, бешеная судорога изуродовала обращенное ко мне лицо… Кровь сначала потекла струйкой, затем хлынула ручьем на грудь… Линда сжала пальцами виски, замотала головой, закричала хрипло и страшно…

На мое плечо легла железная рука Зодербаума. Я и без этого не мог шевельнуться, зафасцинированный, парализованный зрелищем окровавленной Линды.

Все произошло очень быстро. Прозвучал громкий, гортанный голос – прожектор выключили. В темноте послышался стук бегущих каблуков…

Линда умирала точно так же, как в Лондоне пять лет назад.

Когда зажегся свет, Зодербаума рядом не было. Кельнер старательно вытирал паркет щеткой, обернутой в шерстяную тряпку. Я так и не смог увидеть Линду. Все мои вопросы разбивались о холодную вежливость, о стену молчания. Меня встречало настороженное сочувствие, деликатное недоумение. Люди поспешно прекращали разговор, ссылаясь на неотложные дела…