Александр Варго - Особь Страница 23

– Так почему бы мне не попробовать… – прошептал Александр Иванович и медленно отщелкнул крышку канистры…

Это был первый и единственный случай, когда человек добровольно инфицировался страшным вирусом. Сунув палец в канистру, мужчина тотчас же ощутил, как в него впились острые зубы. Он инстинктивно отдернул руку, обработал рану йодом и отнес уже ненужную металлическую емкость с грызуном на мусорку.

– Будем считать, что инъекция от рака… и всего остального прошла успешно, – резюмировал патологоанатом.

На следующий день клиническая картина выглядела так же, как и у всех жертв гнусной твари. Сперва – легкий озноб и общее недомогание, небольшое зудение ранки, повышение температуры до 37,5. Ранка от зубов немного загноилась и спустя какие-то сутки почти полностью зарубцевалась. Температура нормализовалась безо всяких жаропонижающих, и вскоре организм вернулся к прежнему состоянию. Где-то через двое суток ни один симптом не свидетельствовал об укусе Rattus Pushtunus.

Все это время прозектор, отключив телефоны, по-прежнему сидел дома, фиксируя малейшие изменения своего состояния.

Ситуация в Южном округе накалялась не по дням, а по часам. Ходить на работу теперь не имело никакого смысла: на улицах творились невообразимые бесчинства, стрельба и взрывы за какие-то несколько дней превратились в рутину, даже трупы – и те почти перестали прибирать. К счастью, продуктами он предусмотрительно запасся заранее. Охотничье ружье, хранившееся в напольном сейфе, давало неплохие шансы для самообороны от многочисленных уличных громил. А главное, онкологический диспансер с рентген-кабинетом еще каким-то чудом работал в соседнем доме, и до него можно было добраться короткими перебежками через несколько дворов.

Снимок гортани был сделан на третий день после укуса. И хотя Александр Иванович был готов ко всему, даже он не поверил своим глазам, получив на руки еще мокрый целлулоидный лист. Внимательно просмотрев снимок на стеклянном стенде, прозектор сравнил его с недавним, сделанным полтора месяца тому назад. Опухоль, грозившая вот-вот пойти метастазами, чудодейственным образом рассосалась – будто бы ее никогда и не было. Анализ крови подтвердил: лейкоциты и эритроциты в норме, и ни о каком воспалительном процессе не могло быть и речи.

Весь следующий день медик просидел на кухне, осторожно прислушиваясь к своим ощущениям. Депрессия и безотчетный страх, терзавшие его еще недавно, совершенно отступили. Мысль о трагической гибели любимой дочери теперь воспринималась как нечто очень печальное, но далекое. Вместо депрессии медленно, но неотвратимо появлялось чувство необъяснимой легкости; будто бы в груди его незаметно надувался воздушный шар с веселящим газом…

На третий день Александр Иванович определил первые серьезные симптомы изменения своего психосклада. Усталость и подавленность, накопившиеся за много лет, исчезли бесследно; прозектор чувствовал себя куда моложе и энергичней, чем на первом курсе мединститута. Так днище корабля освобождается от ракушек и наростов, обнажая гладкое металлическое дно. Затем появилось странное ощущение превосходства над окружающими. Затем – желание это превосходство утвердить… Он окончательно проникся этими изменениями за какой-то вечер. И, проникнувшись, понял: сердцевина его изменилась бесповоротно и навсегда. Словно бы в душе распахнулась закрытая ранее потайная дверка, и дохнуло оттуда свежим кислородным ветром – счастьем всемогущества.

Александр Иванович впервые почувствовал себя настоящим хозяином жизни. Он небрежной развалочкой передвигался по квартире, презрительно поглядывая в окно. Взгляд его приобрел непонятную медлительную тяжесть. Интеллигентный доселе облик скромного прозектора морга обогатился совершенно новой улыбкой: верхняя губа вздергивалась двумя уголками, обнажая в презрительной гримасе передние зубы. Даже льдинки золотых очков – и те блестели теперь с невыносимым презрением.

Эйфория, однако, длилась недолго. Веселящий газ, наполнявший в груди воздушный шар, очень скоро начинал бродить, словно сусло, и в этом брожении Александр Иванович впервые ощутил позыв кого-нибудь убить… или как минимум покалечить.

Усевшись за стол, он смежил веки, расслабился и попытался проанализировать странное самочувствие. В носоглотке ощущалось легкое жжение, словно от понюшки уксуса. Во рту чувствовался странный терпкий аромат, и патологоанатом сразу определил, что это свежая кровь. Ритмично запульсировали виски, кончики пальцев словно омертвели, под сводом черепа неожиданно послышалось тонкое комариное гудение. Звук этот ледяной иголкой проникал в мозг, начисто парализуя волю. Сознание еще не утратило способности объективно фиксировать происходящее, и Александр Иванович с удивлением узнал этот звук: так пищала в металлической канистре крыса с огромными голубыми глазами перед тем, как его укусить. Пространство вокруг резко качнулось, затем завертелось перед глазами, причудливо раздвигаясь, вращаясь и смыкаясь. По спине пробежала волна пронзительного озноба, и мужчина, откинувшись на высокую спинку стула, опасливо скукожился в позе эмбриона.

И тут перед глазами словно бы закрутилась гигантская воронка! Движение ее постепенно ускорялось, становилось неуправляемым. Бешеный водоворот подхватил его, безжалостно крутанул, словно щепку, и с невероятной силой швырнул на самое дно. Спустя какое-то мгновение соленые волны безумия окончательно захлестнули его мозг.

Дальнейшее фиксировалось сознанием и зрением фрагментарно, выборочно. Он понимал: все видимое им – всплеск болезненной фантазии, болотный пузырь со дна подсознания, нежить и кошмар. Однако умозрительные кадры выглядели настолько реалистичными и привлекательными, что он даже не смог пошевелиться, чтобы не отогнать видение.

Очень захотелось увидеть кровь, много крови… Перед глазами услужливо материализовалась странная картинка: огромный розовый тоннель с блестящими, словно бы слюдяными прожилками жира и тоненькими голубоватыми нитками капилляров. Патологоанатом сразу определил, что так выглядит изнутри промытый человеческий кишечник. Однако кишечник-тоннель был чудовищно огромен, а Александр Иванович – очень мал, и он двигался внутри по невообразимым лабиринтам.

Сверху причудливыми сталагмитами свешивались розоватые ошметки, под ногами что-то хлюпало, тоннель извивался невероятными лабиринтами, однако прозектор двигался по этим лабиринтам уверенно и легко. Несколько раз он задевал стенки тоннеля, и оттуда сразу же сочилась сукровица – точно такая же, как у свежих покойников. Тяжелый запах крови, который в последнее время так раздражал прозектора, теперь, наоборот, – приятно щекотал обоняние; медик удивленно констатировал, что он готов вдыхать этот запах полной грудью. Он и сам не помнил, сколько шел по тоннелю-кишечнику: час, два или целую вечность? Когда же ему это надоело, в руке патологоанатома неизвестно откуда появился острый блестящий скальпель. Заточенная сталь вошла в стенку кишечника с громким чавком – словно рубщик мяса энергично перерубал тушу. Перед глазами немедленно появился тугой ком сырого мяса – эдакий гигантский бесформенный мускул с едва заметными вкраплениями жира и переплетением желтоватых натянутых сухожилий. Мускул этот, словно живой, подрагивал, в синих венах ритмично пульсировала кровь. Александр Иванович тут же взмахнул рукой и со всей силы полоснул по вздувшемуся мясу…

И тут же отдернул ушибленную руку: галлюцинируя, он незаметно для себя ударился кулаком о край стола.

Заманчивые видения крови пьянили разум со все возрастающей силой, и прозектор явственно осознал: если сейчас он не увидит свежую кровь, не лизнет ее языком, то наверняка сойдет с ума.

Пошатываясь, он поднялся из-за стола. В холодильнике, как он помнил наверняка, лежал небольшой кусок свиного филея. Александр Иванович рывком рванул дверку, достал свинину и, не в силах сдержаться, вгрызся в нее зубами. По подбородку густо потекла розоватая вода. Разжевав мясо, он дернул кадыком, проглатывая с трудом. Но свинина была холодной и мороженой, а ему очень хотелось теплого и парного мяса, и обязательно – с кровью.

Взгляд его упал на кухонный нож. Патологоанатом так и не зафиксировал момент, когда нож оказался зажатым в его кулаке. Широкое стальное лезвие хищно блеснуло в электрическом свете и со всего размаху впилось в руку чуть выше запястья. Удивительно, но Александр Иванович почти не почувствовал боли, хотя нож явно полоснул по кости. Кровь густо брызнула на светлые брюки, однако медик не обратил на это никакого внимания: присосавшись к ранке, он пил собственную кровь, словно голодный упырь…

Лишь немного насытившись, Александр Иванович огромным усилием воли сумел сказать себе: «Хватит!» Опытный медик понимал, что добром все это не кончится. Перевязав руку, он вытряхнул на стол содержимое домашней аптечки, куда еще несколько дней назад предусмотрительно складировал набор таблеток, микстур и ампул для инъекций – преимущественно успокаивающих и тормозящих психику. Однако ни хлордиазепоксид, ни диазепам не погасили приступы беспричинной агрессивности и жажды крови. Барбитураты также не помогли. Беспричинная агрессия медленно и неотвратимо нарастала. Мужчина сам ощущал, что он, словно ацетиленовая горелка, извергает багрово-синие струи ненависти и злобы. Назревало то, что в судебной психиатрии именуется «острым маниакальным эпизодом». Понимая, чем все это может закончиться, Александр Иванович незамедлительно принял убойную дозу снотворного. К счастью, это действительно помогло, и он заснул прямо на кухне, положив голову на стол.