Мистические истории. Абсолютное зло - Джулиан Готорн Страница 23

– Вот уж радость так радость, мисс Мейбл! – подхватил я, тут же оценив значение документа. – Ведь это… это обеспечит вам победу в том несчастном процессе в суде лорда-канцлера. И все пятьсот акров наконец…

– Что мне до этого, дорогой доктор Крофорд? – Вот так необдуманно эта беспечная, не умеющая считать юная леди высказалась о юридическом акте, отдававшем в ее руки, что подтвердилось впоследствии, все спорные акры, каменоломню, две мельницы и ценный лесной участок. – Что значит сейчас этот старый процесс? Как вы не понимаете: самое лучшее – это подтверждение, что наш титул унаследован не от Марка Катберта, конюшего, а от сэра Гая Катберта, брата приора? И что посмел бы сказать на это кузен Том, если бы он был здесь?

– Он ничего бы не посмел на это сказать, а был бы рад, что дело улажено на прежних условиях, – произнес спокойный голос позади нас.

Обернувшись, мы узрели высокого молодого человека, который стоял в дверях, прислонясь к косяку. Он подкрался незаметно и разглядывал нас с делано невозмутимой миной, плотно сжав губы и смиренно скрестив руки на груди, но за всем этим сквозило веселье, невольно отражавшееся в его ясных ореховых глазах. Я понял, конечно, что вижу не кого иного, как кузена Тома.

– Капитан Стэнли, полагаю? – Мейбл слегка наклонила голову. – Вы должны простить мою неуверенность, ведь прошло столько времени…

– Да, капитан Стэнли, к вашим услугам. Вы тоже должны простить меня, мисс Катберт, за столь внезапное и непредвиденное появление. Я прибыл лишь сегодня утром и сразу сел в поезд. Не терпелось повидаться со старыми друзьями: с вами, скажем… с Роупером… и… и с приором Поликарпом, которому, надеюсь, по-прежнему хватает сил для еженощных променадов, хотя как он умудряется так громко топать своими хлипкими сандалиями – это загадка, всегда приводившая меня в ту…

– Чтобы привести вас в тупик, капитан Стэнли, не требуется ничего особенно загадочного. Но вы забываете, что здесь присутствует джентльмен, которому, быть может, скучно слушать ваши глупости. Это доктор Крофорд. Доктор Крофорд, это мой кузен, мистер Томас Стэнли.

– Я очень счастлив, что мне выпал случай познакомиться с доктором Крофордом. Припоминаю, вы сведущи в медицине… и… и во всем таком. Признателен вам, кузина Мейбл, за столь приятное знакомство.

– Вам должно быть известно, кузен Том, что доктор Крофорд – один из самых давних друзей моего отца, а когда я осиротела, он сделался и моим лучшим другом. Право, не знаю, как бы я без него обходилась; он был так добр и внимателен и заботился обо мне, точно второй отец.

– Ничто, разумеется, не способно доставить мне большего удовольствия, чем новость, что у кузины Мейбл появился друг столь выдающейся доброты… чуткости… и прочих душевных качеств. Не бойся, Мейбл, я всегда буду ценить знакомство, которым ты меня почтила. Но, может быть, доктор Крофорд, поскольку он друг семьи, поведает мне то, о чем ты, Мейбл, подозреваю, забудешь упомянуть. Хотелось бы знать, случалось ли приору в последнее время прогуливаться под обеденным колоколом и возможно ли такое, что я все-таки ошибаюсь насчет этих дел?

– Ты, Том, нисколько не поумнел. И мне придется объяснить доктору Крофорду, что ты не всегда держишь себя таким болваном. Он одолел большое расстояние, доктор, и наверняка очень проголодался, а от голода у него неизменно ум заходит за разум. Так уж Стэнли устроен.

– Мейбл права, доктор Крофорд. Я не все время такой дурачок. А посему позвольте мне, оставив в стороне шутки, со всей серьезностью поблагодарить вас за ваше неизменно доброе к ней отношение. Поверьте, ее друзья всегда будут моими друзьями и, что бы ни случилось, я всегда буду им рад. И надеюсь, в дальнейшем вы станете видеть во мне не чужака, а нового друга и вашего почитателя. Так ведь и должно быть, Мейбл, правда? Мы всегда будем искренне рады доктору Крофорду, не так ли?

– Конечно, Том. Разве мы сможем быть счастливы, не будучи уверены, что есть по крайней мере один человек, которому в любой день мы будем в Приорстве искренне рады?

Все это время я стоял перед ними смущенный, растерянный, но прежде всего изрядно удивленный. Я не пытался вставить слово, да ему бы и не нашлось места в безостановочном потоке комплиментов, и ко мне не стали бы прислушиваться, поскольку это был разговор на двоих, хотя и посвященный преимущественно моей особе. В ином, не омраченном самобичеванием настроении я бы позабавился, наблюдая, как быстро сходит на нет раздор между двумя молодыми людьми. Они распрощались почти два года назад, разделенные враждой; при встрече стали изображать церемонную сдержанность, которая, как можно было надеяться, со временем уступит место более теплому обращению. И знаете, в глазах обоих светился счастливый огонек ласки и привета, сердечного устремления к миру и согласию; за какие-то минуты, почти того не сознавая, молодые люди забыли все, что их разделяло, и ничто не помешало им возобновить помолвку. Все это и правда меня бы позабавило, не испытывай я притом унижения. До чего же легко я обольстился надеждой, совершенно, как мне следовало бы знать, беспочвенной и далекой от реальности! Как глупо было внушить себе, будто непринужденная, открытая приветливость Мейбл говорит о чем-то ином, кроме дружеских чувств! Как горько и обидно было сознавать себя жертвой самообмана, заставившего меня поверить, будто ко мне мог быть обращен свет любви, каким вспыхивало ее лицо каждый раз, когда она украдкой бросала взгляд на избранника своего сердца!

– Двуколка подана, – прервал нас Роупер, пока я стоял и обдумывал, что ответить на все их любезные слова.

– Разве уже пора? Неужели вы покинете нас так рано? – проговорила Мейбл.

Глаза ее сияли тем же благожелательным радушием, жест протянутой руки выражал ту же дружбу, но теперь я видел, сколь по-разному приветствовала она меня и кузена Тома. Более того, я почувствовал, что, как бы она меня ни ценила, мой уход не слишком ее огорчит.

– Спасибо, мисс Мейбл, – произнес я. – Вы очень добры, но время доктора принадлежит не только ему. Мне еще нужно сегодня посетить пациентку – старую миссис Раббидж с ее ревматизмом, поэтому волей-неволей я должен откланяться.

И я с поклоном удалился, оставив пару наедине. Выше уже было сказано, что, оглядываясь на эту сцену спустя