Коллектив авторов - Культ Ктулху (сборник) Страница 24

– Я пришел за книгой. И я ее получу.

– Я призову духов к себе на помощь… Тобкта…

Что еще он хотел сказать, так и осталось неизвестным, так как Торн закрыл ему исполинской ладонью трепещущий рот, и слова смялись в нечленораздельный стон. Зажав ему худющую челюсть, как конюх – лошади, Торн ткнул Кавета Лесли головой в матрас, а пальцем свободной руки поддел веко. Пытаемый конвульсивно задергался и на мгновение освободил рот.

– О-о-о-о-о-о! – завыл он. – Только не свет… после всех этих лет…

– Книга. Если ты готов отдать ее, подними палец.

Дрожащие пальцы сомкнулись в кулак – все, кроме указательного. Торн снял захват.

– Где?

– В матрасе.

Вмиг и со всей силы Торн рубанул жестким ребром ладони по тощему трепещущему горлу – как топором по бревну. Человек, некогда бывший Каветом Лесли, забился, разинул рот и резко обмяк. Торн поймал жалкое запястье, поискал пульс, постоял молча с минуту, потом кивнул и улыбнулся сам себе.

– Кончено, – пробормотал он. – Гораздо эффективнее, чем удавка.

Он свалил тело с кушетки и быстро ощупал весь матрас; нашел шишку и разорвал ветхую обивку. Наружу была извлечена книга, не больше школьного букваря размером, переплетенная в какую-то темную, некрашеную кожу, поросшую густым и грубым, черным, как сажа, волосом. Торн сунул ее к себе под пальто и вышел вон.

Джон Танстон сидел один у себя в кабинете. Не особенно похожем на кабинет – скорее, на гостиную: не меньше трех кресел оккупировали пол – мягких, хорошо продавленных кресел, откуда легко можно дотянуться и до книжных полок, и до напольного поставца с пепельницей и курительными принадлежностями, и до кофейного столика. Была там и обтянутая кожей кушетка, ибо Танстон считал труды умственные не менее утомительными, чем физические, и любил, чтобы в процессе научных штудий или написания книг его кружал максимальный комфорт.

Как раз сейчас он восседал в самом удобном из кресел, лицом к камину, в котором горел настоящий, живой огонь – один из немногих, еще оставшихся в Нью-Йорке. Джон Танстон был выше, чем Роули Торн, и почти столь же массивен – может быть, даже коренастее телом, хотя и не такой плотный. Его физиономия со сломанным носом и маленькими подстриженными усиками могла бы принадлежать человеку свирепому и материалистичному, если бы не высота вздымавшегося над нею лба, увенчанного тщательно причесанными волосами. Одного этого уже было достаточно, чтобы получилась голова мыслителя. Руки отличались таким чудовищным размером, что обычно требовалось поглядеть еще раз, чтобы оценить, насколько превосходной они формы. Темные глаза умели пылать, презирать, смеяться, глядеть честно или загадочно – по желанию хозяина. На его коленях лежала большая серая книга с багряным, испещренным золотыми буквами корешком. Он как раз обдумывал абзац на раскрытой странице:

Перетасовав и сняв колоду описанным здесь способом, выберите одну карту наугад. Изучайте изображенный на ней предмет в течение времени, которого хватило бы, чтобы медленно сосчитать до двадцати. Затем устремите взгляд прямо перед собой и смотрите, неподвижно и не мигая, пока перед вами не окажется как бы закрытая дверь, на которой изображен выбранный вами предмет. Сделайте образ в уме более ясным и продолжайте удерживать, пока дверь не распахнется, и вы не ощутите, что теперь можете войти и увидеть, услышать или иным образом познать то, что за нею…

То же самое, что в китайской магической игре И Цзин, которую исследовал и с которой экспериментировал У. Б. Сибрук[33], думал Джон Танстон. Хорошо, что именно он, а не кто-то другой, менее подготовленный к подобного рода работе, наткнулся на книгу и сопутствующую ей колоду карт в той букинистической лавке в Бруклине. Возможно, это и есть какая-то англизированная форма «Ицзин», рассуждал он, глядя на странный, архаический доггерель[34], нацарапанный чьей-то неизвестной рукой на форзаце:

Немало злых и скверных книгПомимо этой я постиг,Чтоб дьявола узнать скорейИ подчинить себе, ей-ей.Святой Дунстан мог тоже так,Чтоб Крест сиял сквозь мглу и мрак.Будь славною, моя стезя,Ведь по-другому мне нельзя.

Кто это написал? Что такое случилось с ним, что он продал свою странную книгу старьевщику? Наверное, если бы заклинание и вправду открыло дверь в мир духов, Танстон уже бы об этом знал.

Он взял колоду с поставца рядом с креслом, стасовал, снял и открыл карту. Она несла примитивное цветное изображение гротескного получеловеческого существа, сплошь покрытого иголками и с огромными крыльями, как у летучей мыши, за спиной. Танстон слегка улыбнулся и устроился поудобней в кресле. Глаза его сузились и уставились в самое сердце горящего в камине алого пламени…

Иллюзия пришла скорее, чем он думал. Сначала она была маленькой, как изукрашенная крышка сигарной шкатулки, но тут же принялась расти и в размере, и в четкости, затмевая даже картину камина, в который глядел Танстон. Дверь выглядела массивной, зеленой, и мышекрылая фигура на ней тускло мерцала, словно ростовая инкрустация из перламутра. Он сосредоточился на ней, поймал себя на том, что обшаривает глазами дверь в поисках щеколды или ручки, нашел ее – большой металлический крюк. Через мгновение дверь распахнулась, будто сила его взгляда толкнула ее внутрь.

Он помнил, что предписывала дальше книга: восстань из тела и иди в дверь – но никакого движения он не почувствовал, ни физического, ни духовного. Ибо через дверной проем он разглядел только… свой собственный кабинет, ту его часть, что была у него за спиной, словно бы отраженную в зеркале. Однако нет, потому что в зеркале левое становится правым – он видел заднюю часть комнаты, в точности какой ее знал.

И она была не пуста!

Вкрадчивая, подвижная темнота не то текла, не то кралась по ковру между креслом и пепельницей, словно осьминог по морскому дну. Танстон смотрел во все глаза. Это было не облако и не тень, но что-то плотное, хотя и не вполне ясно очерченное. Оно подползало ближе и ближе к самому порогу воображаемой двери – и там начало вздыматься стройной башнею мрака.

Танстон подумал, что если картина в дверном проеме с точностью воспроизводит комнату позади него, если она просматривается почти до того места, где стоит его кресло… если, иными словами, нечто темное, неопределенное и текучее раскручивается там сейчас… то оно должно быть прямо у него за спиной. Он не шевельнулся, даже дыхание не стало быстрее.

Тьма обретала форму – как бы безлистного дерева с изможденным стволом и движущимися, щупальцеподобными ветвями – и поднималась уже до самого потолка потусторонней комнаты. Усики качались, словно от легкого ветерка, извивались и тянулись вниз – точно над тем местом, где могла бы находиться голова сидящего в кресле человека. Если эта штуковина и вправду была сейчас позади него, она определенно тянулась к его голове.