Алексей Атеев - Мара Страница 24

И добродушные селяне, вскочив на своего «стального коня», отправились объезжать сельскохозяйственные угодья.

– Итак, – громко сказал Десяткин, – оказывается, никакого Чернотала вовсе и нет. – От пережитых потрясений он стал разговаривать сам с собой. – А что есть? Какие-то руины. – Он спохватился, что говорит сам с собой, произнес «ой» и замолчал. Еще с детства Валера знал: те, кто говорит сам с собой, – шизики. Поэтому дальше он принялся размышлять обычным манером.

Итак, все стало на свои места. Никуда он, конечно, не ездил. Случившееся – результат переутомления или, что тоже вероятно, диверсии. Проклятые конкуренты не дают жить спокойно. Тут он на миг зажмурился, и перед глазами отчетливо встал мужик в сиреневой майке, который подарил ему кофейную мельницу. Так отчетливо, что он даже вспомнил бородавку на его носу, покрытую маленькими рыжими волосиками.

– Хватит! – заорал Десяткин. – Хватит психовать! Возьми себя в руки. Снова в психушку захотел?!

Но ведь не было никакой психушки. Все – бред. Он взглянул на свою машину. Мотор, заведенный кудесником Васей, тихо и ритмично работал. Что же делать? Развернуться – и домой? Нет! Он-таки найдет этот проклятый Чернотал, убедится, что все обстоит так, как ему сейчас рассказали. Убедится – потом домой. А там уж разберется, кто его так хитроумно изводит. И машина вновь понеслась в неведомые дали.

Новые знакомые не обманули. Через несколько километров показалось большое селение. Десяткин притормозил на пригорке и посмотрел на деревню сверху. Ему подумалось: может, именно ее он принял за Чернотал? Но увы, селение казалось вовсе незнакомым. Это был большой поселок, один из тех современных агроцентров, которые больше похожи на маленькие городки. Улицы, пыльные и довольно многолюдные, выглядели скучно и уныло. Чахлые тополя и липки сиротливо, без всякого порядка, торчали по обочинам, а вот за высоченными заборами наверняка кипела иная, полнокровная жизнь, освещенная факелом частного предпринимательства.

Десяткин равнодушно поглядывал по сторонам. Он даже не спросил, как проехать на Чернотал. К чему? Полученные ранее разъяснения были довольно обстоятельны.

И действительно, едва он выехал за селение, как увидел тот самый поворот налево, о котором говорил Вася. Если бы он не знал, что ожидается сверток, то наверняка пропустил бы его, настолько тот был неприметен. Некогда разъезженная колея густо заросла бурьяном.

Дорога незаметно стала подниматься в гору. Скоро машина достигла вершины холма и остановилась. Пейзаж, который открылся перед нашим героем, был одновременно традиционен и прелестен. Вдали, в низине, протекала речка, берега которой поросли деревьями и густым кустарником. Кое-где между зарослей виднелись желтые песчаные отмели. За рекой начинались поля, уходившие к горизонту, а чуть левее, среди деревьев, виднелись крыши каких-то строений.

Вот он, Чернотал, сразу понял Валера, но не двинулся с места, а продолжал вглядываться в раскинувшуюся перед ним панораму.

Над головой, в безоблачном небе, заливался жаворонок; солнце палило все так же нещадно, но близость реки смягчала жару. Зелень прибрежной растительности и сверкающий желтый песок создавали идиллическое настроение. Хотелось, забыв обо всем, прыгнуть в светлые речные струи и тихо плыть по течению… к самому Каспийскому морю. Валера хотел было так и поступить, но потом передумал, сел за руль и медленно покатил к строениям.

Дорога уткнулась в некое подобие ворот, одна створка которых, невероятно древняя, исполненная из кованого металла и украшенная разными финтифлюшками, чудом сохранилась, а другую заменял ветхий деревянный щит, прислоненный к остаткам каменной ограды. Одинокую створку и деревянный щит соединял грубый канат, на котором болталась табличка с надписью «закрыто».

Десяткин подлез под канат и скоро уже шагал по почти неприметной тропке. Некогда на месте тропки, видимо, пролегала широкая аллея, теперь заросшая тополиным подлеском. Несомненно, в прошлом здесь был обширный парк. Об этом свидетельствовали ряды громадных старых деревьев по сторонам заглохшей аллеи; они разрослись без присмотра самым причудливым образом, а часть из них попросту засохла, и теперь вверх торчали голые ветви, похожие на гигантские обугленные веники.

Но, несмотря на запустение, старый парк был полон жизни. Закуковала, а потом внезапно замолкла кукушка. Вспорхнула с сухой ветки парочка диких серых голубей-горлиц. Какие-то неизвестные Валере пестрые птички со щебетом перелетали с куста на куст.

Но вот заросли кончились, и перед Десяткиным открылся большой полуразрушенный дом, стоящий на берегу затянутого тиной пруда. Это было двухэтажное строение, типичный образчик усадебной архитектуры девятнадцатого века. Портик с колоннами, широкая парадная лестница – все говорило о том, что некогда здесь жили не тужили. Казалось, вот-вот из-за высоких двустворчатых дверей выйдет барин, окруженный толпой чад, домочадцев и слуг. И затрубят в рога егеря, псари спустят свои своры, и помчатся по полям и лугам охотники, гоняя зайчишек, а то и серого волка.

Но, увы! Все в прошлом. Кануло, как пишут романтики, в Лету.

Дом находился в самом плачевном состоянии. Из четырех колонн остались только две, остальные обвалились, кровля местами рухнула, и в разные стороны торчали безобразные черные стропила. Окна, конечно же, были без стекол, а двустворчатые двери сорваны с петель и брошены на землю. Создавалось впечатление, что дом подвергся внезапному, беспощадному набегу неких вандалов. Не хватало только парочки-другой трупов.

– Н-да, – вслух произнес Десяткин. Он уже понял, что поживиться здесь вряд ли удастся, поскольку, как поется в старинном романсе, «все сметено могучим ураганом…» Однако чем черт не шутит…

Под ногами хрустело битое стекло, какие-то трухлявые обломки, но Валера, рискуя переломать себе ноги, пробирался внутрь дома.

Наш герой неожиданно вспомнил сказку о спящей красавице. Вот так же, наверное, отважный принц продирался сквозь дремучие заросли к замку, где столетним сном спала прекрасная принцесса. Очевидно, здесь до него побывало множество «разбойников», и они уволокли все, начиная с принцессы и кончая оконными рамами и ночными горшками. Впрочем, один горшок, грязно-зеленый эмалированный монстр с проржавелым дном, валялся на загаженном полу. Десяткин поднял «дедушку» унитаза, повертел и со словами: «Исторической ценности не представляет», отшвырнул прочь.

Он побродил по огромному захламленному залу, заглянул в какие-то комнатки и чуланы с проваленными полами, попытался было подняться на второй этаж, но ветхая лестница так зловеще затрещала, что он отказался от этой затеи.