Светлана Сухомизская - Кодекс чести вампира Страница 25

Саксофонист стоял чуть поодаль от шеренги голубых таксофонов — парень в черном матросском бушлате и белом кашне. Тяжелый ботинок на толстой рифленой подошве притоптывает в такт музыке, густые черные волосы, щедро прошитые золотистыми крашеными прядями, упали на лоб.

Саксофон пел тему прощания из «Шербургских зонтиков». Себастьян помедлил немного, прислонившись плечом к витрине журнального киоска, скользя печальным взглядом по красочным обложкам иллюстрированных журналов. Самоуверенные молодые люди демонстрировали на них свои мускулистые торсы, скалясь в улыбке превосходства, популярные певицы, приоткрыв рот и прикрыв глаза, силились изобразить любовное томление. Внезапно он почувствовал себя разбитым и слабым, почти больным.

Ангелы не болеют и не умирают, это невозможно. Да, но ангелы, кажется, и не ведут себя, как идиоты. И не желают вернуть время назад. Время не волнует того, у кого в запасе целая вечность. Но его вечность внезапно распалась на минуты и часы, стала подвижной и изменчивой, текучей и неуловимой, и существовать в этом времени для него оказалось так же трудно, как дышать — человеку с больными легкими. Когда он узнал, что будет жить среди людей, он был уверен, что это наказание, но и представить себе не мог, что наказание окажется таким тяжелым.

Себастьян заставил себя оторваться от витрины и медленно двинулся в сторону парня в бушлате, нащупывая в кармане тяжелый металлический кружок.

Поравнявшись с саксофонистом, Себастьян достал старинную золотую монету, бросил ее в раскрытый футляр и произнес — негромко, но отчетливо:

— Бог в помощь.

Губы парня разжались, выпустили мундштук саксофона и, усмехнувшись, отозвались:

— На бога надейся, а сам не плошай… Идите дальше, я вас догоню.

Себастьян кивнул и направился в ту сторону, откуда пришел. Мысли его были заняты совсем не знакомством с саксофонистом, а новым — непривычным и неприятным — ощущением. Если бы он не знал, что этого не может быть, то решил бы, что у него болит сердце.

Глава 12

ДУРАКА ВСПОМНИШЬ…

Лучше бы мне все это приснилось. Обхватив руками голову, я с возрастающим ужасом вспоминала свое недавнее возвращение в собственную квартиру.

Еле передвигая ноги от усталости, я вошла в прихожую, скинула туфли, влезла в тапочки, наклонилась к обувной тумбочке, чтобы достать щетку и смахнуть с туфель налипшую на них грязь… И тут на линолеум передо мной упала человеческая тень.

Разумеется, я заорала как резаная и, не удержав равновесия, приземлилась на пятую точку, полумертвая от страха и готовая ко всему.

Только не к тому, что, заставив себя посмотреть на отбрасывающий тень объект, увижу Себастьяна.

И не к тому, что у Себастьяна будет такое лицо.

Бледное. Мрачное. Отчужденное.

Последнее было для меня хуже всего. В конце концов, интересная бледность и некоторая мрачноватость придают привлекательному мужчине своеобразный шарм — этакий романтический ореол в духе лорда Байрона. Но когда прекрасные шоколадные глаза смотрят сквозь вас и почти ничего не выражают — во всяком случае, ничего похожего на любовь, — это, мягко говоря, очень неприятно, А откровенно говоря — просто невыносимо.

Но всего хуже было то, что он не говорил ни слова. Просто стоял на пороге кухни и молчал.

И от этого молчания воздух в квартире твердел и тяжелел, превращаясь из смеси азота, кислорода и углекислого газа во что-то, абсолютно не пригодное для дыхания.

— Ч-что ты тут д-делаешь? — наконец выдавила из себя я. — Т-ты меня до смерти п-переп-пу-гал!

— Очень жаль, — бесстрастно ответил Себастьян. — Я этого не хотел. Я принес тебе деньги.

— К-какие еще деньги? — испуганно спросила я.

— Твое жалованье.

Подойдя ближе, он торопливо вынул из кармана слишком толстую, по моему мнению, пачку долларов и положил деньги на обувную тумбочку. Я продолжала сидеть на полу, но он и не подумал предложить мне руку, чтобы помочь подняться, — а ведь именно так он должен был поступить!

— Что случилось? — спросила я, не на шутку встревожившись.

Наступила тишина. И только когда я собралась было повторить свой вопрос, Себастьян ответил:

— Ничего особенного… Конечно, ты очень предусмотрительно перевернула кольцо, но мне все равно известно, где ты провела ночь.

— Откуда? — я даже вскочила на ноги.

— Я следил за тобой.

— Следил? — возмущенно переспросила я. — Зачем?

— Не мог же я допустить, чтобы девушка, которая мне… впрочем, это не важно. Ну, скажем, я за тебя волновался.

— Но я смотрела по сторонам — никого не было!

— Если я хочу оставаться незамеченным, обычно меня никто не замечает, — что-то похожее на улыбку тронуло на мгновение губы Себастьяна. Но тут же испарилось.

— Послушай, — сказала я, выставив вперед руки с растопыренными пальцами, как будто держала в них невидимый футбольный мяч. — Я не знаю, что ты подумал…

— Я ничего не подумал, — Себастьян безучастно пожал плечами. — Я старался вообще не думать. Я три часа сидел на ступенях под дождем, потом вернулся в «Гарду», взял деньги и приехал к тебе.

— Тебе вовсе незачем было опасаться за мою жизнь, — поспешно произнесла я.

Себастьян покачал головой:

— Я не волновался за твою жизнь. Этот вампир очень хорошо осведомлен о нас, так что он, конечно же, прекрасно понимает — если с тобой что-нибудь случится, я не успокоюсь, пока от него не останется только небольшая кучка серого пепла, пусть даже мне за это придется навсегда проститься и с землей, и с небесами и навечно погубить свою душу. Мое волнение, если можно так сказать, было вызвано совсем другим. Хотя теперь это уже не имеет никакого значения.

— Ничего не понимаю… — жалобно пискнула я.

— Думаю, прекрасно понимаешь. Но это тоже не важно. Мне вдруг стало ясно, что так больше продолжаться не может. Я не могу этого выносить.

— То есть — ты меня увольняешь? — с утвердительной интонацией произнесла я.

— Совсем наоборот. Я даже повысил тебе оклад. Что, надеюсь, немного компенсирует те неудобства, которые ты испытываешь, работая со мной.

— Подожди, — пролепетала я, чувствуя страшную слабость во всем теле и ощущая, как на глазах превращаюсь в Анатолия Ефремовича Новосельцева, с ужасом наблюдающего крушение служебного романа и превращение начальницы из любимой обратно в мымру. — Что ты хочешь этим сказать?

— Я не человек. Я всего лишь несчастный ангел. Ваши людские чувства — слишком тяжелый груз для меня.

Себастьян беспомощно замолчал. Я пыталась встретиться с ним взглядом, но не могла.

— Так, — произнесла я, еле шевеля губами. — Ты… ты меня бросаешь?