Dok - Ночная смена Страница 25

Буфет через дверь от лаборатории. Четыре столика и стойка с салатами. Отмечаю, что практически все продукты уже упакованы. Нам подаются как раз салаты, разогретая пицца и тушеная говядина. Очень к месту. Чай, кофе, соки в пакетах. Пирожки с грибами и лимоном.

— Доктор — сходите к Андрею — что там с этим шакаленком — либо лечим — кормим — либо вон его отсюда.

Цепляю со стойки открытый пакет яблочного сока, пару пластиковых стаканчиков и двигаю к Андрею. Тот, как заядлая сплетница внимательно смотрит в замочную скважину.

— Ну что нового? Соку хочешь?

— Пацан обшмонал трупы и ушел в кабинет. Давай сок!

Андрей оборачивается и его натурально перекашивает от отвращения. Нюхаю сок — нормальный яблочный, пахнет вкусно, да и марка не из дешевых. Но Андрей смотрит на меня с таким омерзением, словно я ему поднес к лицу полуразложившуюся крысу в опарышах.

— Да сколько же можно! Это кто, Ильяс или Николаич никак не угомонится?

— Андрей, ни сном ни духом! Ей богу! Честно! Что случилось-то? Нормальный сок, мне нравится больше, чем апельсиновый.

Подозрительно смотрит, вздыхает.

— Ладно, убери это к черту. Что Николаич?

— Спрашиваем найденыша, что решил. Поступаем соответственно.

— Ясно. Ну, пошли.

Торопливо выхлебываю оба стаканчика, ставлю пакет в сторонку и как провинившийся школьник догоняю Андрея.

Заходим в кабинет. Демидов Сергей, крыса подвальная, разлегся на груде бумажек, вывернутых из шкафа. Грамотно — не на холодном же полу лежать, а бумага — отличный теплоизолятор.

— Ну, осквернитель гробниц, чего решил?

— Тык чо, с вами иду. Тут делать нефиг.

— Условия понятны? Делаешь, что велят, взамен учим уму разуму, кормим, поим. Начнешь хамить, крысятничать, пакостить или опять нюхать — скатертью по жопе. Если по твоей глупости кто из команды погибнет — станешь тоже страшным дядькой. Понятно?

— Понятно. А как же права ребенка?

— У ребенка права: есть, пить, спать, выполнять поставленные старшими товарищами задачи и быть полезным и послушным. Курить, нюхать, воровать, бездельничать — таких прав у ребенка нет.

— Чо и курнуть уже нельзя?

— Ты, задохлик, — по твоему возрасту должен быть на десять сантиметров выше. На пяток кило мяса больше. На четыре класса умнее. Детдома и всякие там заботы о бедных пьющих и гулящих сиротах — считай в прошлом. Это уже кончилось, если ты не заметил. — встреваю я.

— Мы тебя упрашивать не будем — некогда. Итак — подписываешься?

— Где?

— Везде. Условия наши приняты?

— Ну, приняты…

— Тогда двинули тебя приводить в порядок.

— Это еще как?

— Вшивая гопота нам даром ни к чему.

Через кабинет — у дерматолога — как раз был шкафчик с образцами препаратов от педикулеза. Делали его меньше года назад, так что все свежее еще. Малатион во флаконе. Самое то. А потом я найденыша еще шампунем с педилином обработаю. (Гм, а вроде ж это одно и то же, токо названия разные?) Надо еще потом вычесывать дохлых насекомых и гнид — ну это сам, не маленький.

Тампоном смоченным протираю грязную волосню. Похоже, что он недавно был в детдоме — волосы короткие достаточно. Уже легче. Так, намазали, теперь подождать чуток. Да, а вот его шмотки надо бы выкинуть. А во что его одеть? В шкафу висят халаты, сменная обувь. Ладно, пока обойдется халатом. А там одеть найдется во что.

— Шмотки свои вшивые кидай в угол.

— Это еще зачем?

— Затем, делай, что говорят.

— Э, я вам Машкой быть не подписывался!

— Ты что, нахал, считаешь, что твои тощие грязные мощи зажгут в нас похоть? Не надейся, поросенок. Не на тех напал. Кидай свои шмотки в угол. Вот на тебе полотенце — я его смесью спирта и фурацилина намочил — оботрись, сними верхний слой грязи. Чучкан!

— Я ж замерзну. На улице-то не май месяц!

— Знаешь, ты за свои тряпки как баба цепляешься. Кончай дурковать!

В бровях и ресницах вшей у него нет. Под мышками — тоже. На всякий случай даю ему тампон, чтоб обтер свою жидкую волосню, где она есть. Потом обтираем тощее и грязное тело свертком из мокрого полотенца. Ну, мытьем это не назовешь. Но хоть почище на килограмм стал. Теперь выдаю ему халат, зеленые операционные портки, которые носил дерматолог и лапти его же — великоваты, но годятся.

— Куда я таким чучелом пойду — бунчит пацан, пока я наматываю ему на голову косынку — малатион должен поконтактировать с вошками подольше.

— Я так полагаю — что жрать. Наверху уже накрыто и стоит поторопиться.

Упоминание о жратве окрыляет беспризорника. Уже не споря, бодро двигает с нами в буфет. Конечно — ел-то он самое раннее — вчера вечером.

— Садись, питайся — встречает его Дарья Ивановна. Похоже, она решила взять над беспризорником шефство. Остальные довольно оживленно разговаривают с Валентиной, которая рассказывает о том, что получилось в ходе экспериментов. При этом она перелистывает две толстые общие тетради — довольно густо исчерканные и исписанные.

Лихо же она поработала. По ее словам получается следующее, если изложить человеческим языком, а не научным, результаты суточной работы с полусотней крыс, хомяков и мышей:

1. Любой укус — смертелен для млекопитающих.

2. Кровь зомби перестает быть заразной через час — полтора.

3. Смерть наступает в зависимости от тяжести ранения — тяжелая рана — быстрая смерть, легкая рана — жертва еще поживет. Около суток.

4. Обернувшиеся животные едят только мясо. Остальная ранее привычная пища — игнорируется.

5. Самое предпочитаемое мясо для обращенных — мясо животных своего же вида, которые не обратились еще. При этом крыса-зомби и хомяк — зомби нажравшись соответственного мяса увеличились в размерах — причем заметно и стали активнее. Валентине показалось, что они и поумнели, в то время как у остальных зомби интеллект резко снизился.

6. Друг друга зомби не едят. Но в случае если кого-то из них упокоят — через 15–20 минут начинают лопать с аппетитом.

7. На третьем месте по предпочитаемости — стоит любое другое мясо. При предложении животным-зомби мяса необращенных особей, упокоенных обращенных и говядины — все в начале кидались на свежее и «свое». Потом на обращенное-упокоенное и только в случае отсутствия первых двух сортов начинали жрать говядину.

8. Зомби, не получившие никакой еды, очевидно ощущали ее близость и проявляли активность в течении 12–18 часов, после чего «устали» и впали в спячку, оставшись в тех же позах, что и были.

9. При создании шума рядом, ожили снова. Причем переход к активности у разных особей был разным — от 1 секунды до 26 секунд. Наибольшую задержку показали те, которые находились в более холодном месте — у раскрытого окна.