Александр Щёголев - Искусство кончать молча Страница 26

И заплакал.

Словно откликнувшись на карикатурный крик, появился высокий широкоплечий господин.

Голый старик, сидящий задницей в луже, посмотрел на пришельца… и вскочил. Утёрся. Провёл рукой по седому ёжику волос. Руки его сжались в кулаки…

Во дворик вошёл он сам. Трудно себя не узнать, если всю жизнь ты занимаешься собой и только собой.

Безумие никак не кончалось.

— Оклемался, прообраз? — спросил господин, поигрывая скулами. — Не отвечай, не тужься, противно смотреть. Все твои ответы — у тебя на роже, как и вопросы. Нет, я — не ты. И я не дубликат, хотя, ты можешь льстить себе, называя меня так. Я — это я. Я — всегда я. Эталон и классический образчик, как говорит наш общий знакомый. У меня мои отпечатки пальцев, моя память, моя жадность. Ксива и шпалер в сейфе — тоже теперь мои. А чьи отпечатки у тебя, коллега, я не знаю. Может, тоже мои. Которые будут к старости… — Он демонически захохотал, как любил. До чего ж неприятен был этот голос, эти манеры, если слушать и смотреть со стороны…

Немой вымучил серию звуков, громких и жалких. Всё не оставлял попыток произнести хоть что-то осмысленное. «Дубликат» выслушал и сказал, деланно удивляясь:

— Эк тебя разобрало… А знаешь, я тебя понял. Интересуешься, кому из нас досталась наша с тобой душа? Она хранится в надёжном месте, будь спокоен… партнёр. Но это совершенно неважно. Запомни главное. Ты никому ничего не станешь рассказывать. Тем более, что и не сможешь, убогонький ты мой. А если я хоть раз услышу про тебя или увижу тебя — сотру.

Вот теперь человек, очнувшийся на помойке, сознавал всё. От безумия не осталось и следа. Пусть он не помнил в точности, как происходил процесс копирования, но цель похищения была видна так же отчётливо, как жестокая ухмылка на морде дубликата. «Я шлак, я гондон, я макет, — думал он, наливаясь привычным гневом. — Меня использовали и выбросили, и это — окончательно, возврата нет. Я бомж без имени…»

Порву.

Он бросился на врага с голыми руками. Дело знакомое, чего там. Собирался поймать ненавистную тварь за горло, как клещами, — большим и указательным пальцем, — и выдрать на хрен кадык. Увидел, как лениво двинулось ему навстречу левое плечо соперника… и шторки упали.

Нокаут.

Тот, кто стал — отныне и навсегда — майором Неживым, настоящим, полным азарта и злости, брезгливо вытер кулак о полу пиджака.

Нашёл в багажнике «Волги» кусок брезента и забросил с его помощью бесчувственное тело обратно в мусорку.

Затем, чистый и выбритый, в своём костюме, этот господин возвратился на службу, благо здесь было рядом.

В полдесятого утра, как положено, он присутствовал на планёрке.

В помойном баке обнаружился рулон туалетной бумаги, комкастый, слипшийся и жеваный. Кто-то уронил в унитаз, вот и выбросили. Хорошо, что высохший.

Обмотав торс бумажной лентой, бомж без имени вышел на Салтыкова-Щедрина. Идти надо было к Театральной площади, на улицу Декабристов.

Он пошлёпал по мокрому асфальту. Босиком. Рассвет ещё не занялся, улицы были темны и пустынны, и голый мужик, частично упакованный в туалетную бумагу, выглядел, ясное дело, жутковато. Редких прохожих как ветром сдувало. Иногда он пытался обратиться к кому-то, но только мычал — с яростной слезой.

Если б его остановила милиция, было бы забавно, однако что за милиция в пять утра?

Стылыми улицами и безжизненными дворами путник вышел к подъезду — ноги привели. Окоченевший, поднялся на этаж… свой этаж? К своей квартире?

Он ни в чём не был уверен.

На лестнице, на ступеньке следующего пролёта, сидел Андрей Дыров, совсем забытый в этой наэлектризованной суете. Пистолет на коленях. Ждал кого-то, и не нужно было напрягать мозги, чтобы понять, кого. Скользнул взглядом по подошедшему… Глаза его расширились.

Он встал, спрятав руки за спину. На ступеньке остались скомканная фотография и тумблер с проводками в разноцветной изоляции.

Не узнавал. Не узнавал, говнюк, хотя, странный мужик ему явно кого-то напомнил, это было заметно.

— Вы отец Виктора? — спросил Андрей.

И вдруг не выдержал, засмеялся. Отлично было видно, в каком виде его собеседник пребывает: чёрные от грязи ноги, мертвенно бледная кожа, запекшаяся на голове кровь. Характерный синяк вокруг глаз — в виде очков. Туалетная бумага порвана — свисает с торса, как бахрома… Он смеялся и смеялся, чуть ствол не выронил.

Тоже, видать, был близок к истерике.

«Стреляй, — сказал путник. — Или отдай макарыча».

Какое там — сказал! Стыд и позор, а не сказал.

— Чего-чего? — скривился Андрей.

Чего! Пистолет нужен позарез, вот чего. Свой-то теперь — у самозванца… Когда несчастный калека сделал шаг в направлении майора Дырова, тот отскочил и прицелился, быстро дослав патрон:

— Мне терять нечего!

Обоим терять было нечего. Оба тряслись — то ли от холода, то ли от страха. «Застрели меня!» — промычал второй и, притянув к себе первого за вытянутую руку, ударил сомкнутыми пальцами в солнечное сплетение. Был бы он прежним — тут бы всё и закончилось. Однако завязалась неуклюжая борьба, больше похожая на детскую возню. Несколько бесконечных секунд две пары рук старались завладеть пистолетом, пока наконец оружие не выстрелило…

Но это уже совсем другая история.

Примечания

1

Животное, родственное некой группе людей.

2

Описанные события случились до переезда ГУВД по Санкт-Петербургу и Ленобласти на Суворовский проспект.

3

Это было время, когда на дверях подъездов и на дворовых воротах ещё не расползлись, как плесень, замки с домофонами.

4

Ныне эта полезная традиция утрачена. Психофизиологические лаборатории были расформированы — в рамках естественного процесса приватизации органов защиты правопорядка.

5

Экспертно-криминалистическое управление.

6

Оперативно-поисковое управление. Это и есть то, что называют наружкой.

7

Ещё один синоним для «наружки». Оперативно-поисковому управлению традиционно был присвоен номер семь, оттого — «семёрка», «семёрочники», «нечётники» и т. п.

8

«Заклёпками» знающие люди называют жутковатый следственный изолятор на Захарьевской улице, бывшей улице Каляева. Почему — долго объяснять.