Челси Ярбро - Служитель египетских богов Страница 26

А то гляжу на осколки древнейшей цивилизации и сравниваю ее историю с историей Франции. Египет, каков бы он ни был, сохранял на своей земле мир. Я до сих пор не нашла ни одного свидетельства разгула насилия, ничего похожего на то, что творилось во Франции — во времена революции, например. Фараоны, похоже, больше любили покой, чем войну. Я права или все это мои романтические фантазии?

Если бы не одиночество, я чувствовала бы себя абсолютно довольной, ведь здесь я могу заниматься тем, что мне более всего по душе. Копошиться среди развалин, тратить время на поиск минувшего. Я счастлива, что могу исследовать храмы, крыш и порталов которых долгое время не касался солнечный луч. Очень долгое время. Чуть ли не половину твоей жизни. Я много об этом думаю. Боже, как бесконечно длинна твоя жизнь! Только в Египте, где есть что с чем сопоставить, я стала это наконец понимать, и ты сделался мне еще дороже. Я хочу больше знать о том, как ты жил тут, как менялся, как постигал азы врачевания. А еще мне хочется отыскать храм Имхотепа. Правда, я понимаю, что эта задача практически неразрешима, однако надеюсь, что мне повезет.

Да, спасибо тебе за Гюрзэна. Он очень мне помогает в расшифровке старинных надписей, хотя некоторые ему неподвластны, так же, впрочем, как и нашему лингвисту Клоду Мишелю Иверу. Мы пока не достигли полного взаимопонимания, но наш дуэт весьма продуктивен, и нас похваливает даже сам Бондиле. Он уже успел переправить в университеты и разные издательства несколько отчетов об экспедиции, чем страшно доволен. Этот блестящий исследователь старины, подозреваю, втихомолку присваивает заслуги коллег, но, как меня тут уверили, такова обычная практика. Не могу сказать, что мне она симпатична, ибо амбиции Бондиле разрастаются день ото дня. Недавно он завел моду уединяться с Жаном Марком Пэем, который играет при нем (полководце) роль верного адъютанта. Поначалу я думала, что лишь меня не зовут на подобные совещания, но вот уже трое ученых мне жаловались, что их игнорируют тоже, а значит, за этой политикой кроется нечто большее, чем рядовое проявление начальнического самодурства.

Ответь, что в этой стране заставляет меня изнывать по тебе? А может быть, дело совсем не в Египте? Но почему же тогда ты стоишь за каждым срисованным мною иероглифом, за каждой малостью, отвоеванной у песка. Мне бы хотелось, чтобы ты писал мне почаще, но тогда я, наверное, тосковала бы еще сильней, чем сейчас, хотя это кажется невозможным. Неужели передо мной разверзается та самая бездна вселенского одиночества, подстерегающая каждое существо, подобное нам? Тогда напиши, как ты справлялся с этой напастью. Если никак, все равно напиши, чтобы мы стали еще ближе друг к другу, пусть даже в муке.

Вечно твоя и больше того, если это возможно,

Часть 2

СЕНХЖЕРЕН. РАБ

Письмо графа де Сен-Жермена, адресованное Мадлен де Монталье и отправленное из Швейцарии в Египет 4 октября 1825 года.

«Мадлен, дорогая! К этому времени наводнение должно пойти на убыль. Хапи возвращается в свою пещеру в устье Нила, которая называлась „атур“ или „атур-нир“, когда я жил в Египте под именем Сенха, а затем Сенхжерена и Санхкерана. Как давно никто не произносил эти имена!

Ты пишешь, что все еще находишься в Фивах, поэтому туда я и отправляю это письмо. Насколько я знаю, богатства Фив превосходят всякое воображение, если, конечно, город не был полностью разорен и разрушен. Помни, сокровища, там таящиеся, несметны как в переносном смысле, так и в прямом.

Отвечаю на твой вопрос, как и обещал: меня перевезли из Мемфиса в фиванский храм Имхотепа после того, как я прожил в стране, именуемой Черной Землей, чуть долее века. В то время Египтом правил фараон Аменхотеп III, а Фивы являлись столицей, где он проживал. Это был способный, энергичный и честолюбивый правитель, собравший вокруг себя внушительный двор. Он приближал к себе всех, кто мог прибавить ему славы. Среди его избранников оказался и верховный жрец Имхотепа Мерезеб, который для пущей помпы привез с собой большое число рабов.

На новом месте мне повелели ухаживать за тяжело больными людьми, что считалось привилегией в сравнении с присмотром за умирающими. То, что рабу-чужеземцу поручили подобное дело, было совсем не в порядке вещей. К счастью, жрецы не догадывались в полной мере о моей истинной сущности, иначе меня бы забили камнями».

— Фараону нездоровится, — сообщил Бак, раб-цирюльник, во время еженедельной процедуры бритья.

— Фараон немолод, — лаконично откликнулся Сенхжерен.

— Он правит более тридцати лет, и Черная Земля процветает, — восхищенно заметил Бак. — Боги к нему благосклонны. — Он оглянулся, а потом внимательно посмотрел Сенхжерену в глаза. — А как они относятся к тебе, чужеземец?

— Я не пытаюсь понять богов, Бак, — ответил Сенхжерен тоном, означавшим, что он не намерен обсуждать эту тему.

— Хозяина вызвали к фараону, чтобы он нашел причину болезни. — Бак покосился на молчаливого чужака. — Хозяин избавит фараона от всех недугов.

— Пусть ему сопутствует успех, — произнес Сенхжерен, понимая, что Мерезебу не справиться с неумолимостью возрастных изменений. Обернувшись к молодому рабу, ловко управлявшемуся с бритвой, он сказал: — Грудь я побрею сам.

Юноша потупился.

— Я бы это сделал, чужеземец, но твои шрамы…

Сенхжерен машинально прикрыл рукой белые рубцы ниже ребер, и его вновь кольнуло воспоминание о ножах и крюках.

— Старые раны, — сказал он.

— И очень тяжелые, — отозвался Бак, считавший себя тонким знатоком медицины.

— Когда-то были, теперь — нет. — Сенхжерен взял у раба бритву и выполнил за него остальную работу. Юноша съежился, принимая свой инструмент.

«Когда Аменхотеп III умер, он оставил после себя процветающую страну и сына, Аменхотепа IV, жаждавшего занять место среди богов или основных сил природы. Он также стремился покончить с интригами жрецов, сосредоточивших к тому времени в своих руках такую огромную власть, что они могли потягаться с могуществом фараона. Аменхотеп IV отменил всех богов, кроме единого бога Египта Атона, и, оставаясь единовластным правителем государства, сделался еще и верховным его жрецом, повелев впредь именовать себя Эхнатоном и заложив новую столицу на том месте, что теперь зовется Амарной.

Так как Имхотеп не считался Атону соперником, Мерезебу было позволено вместе со своими жрецами переехать в Дом Жизни в новой столице. Он был одним из немногих священнослужителей, каким разрешили поклоняться своим богам, а потому сразу нашлось много завистников, готовых при первом удобном случае подставить ножку тому, кого относили к любимчикам нового фараона».