Серая невеста Лиллехейма - Николай Ободников Страница 27

– Они грызутся, – по секрету поделилась Фрида.

– Я знаю, дорогая. Они – женщины и без этого не могут.

– И я не смогу?

– Только у тебя и получится, Фрида Гроза Скандалов.

– Фрида Гроза Скандалов? – Фрида нахмурилась, размышляя, подходит ей это или нет. Наконец она шепнула: – Мне нравится.

– И мне.

Дэгни и Хелен опять ругались. Впрочем, это не мешало им убирать со стола остатки ужина – очередных объедков из «Мохнесса». Но сейчас Матса мало что волновало. После пары синеньких шайбочек, заброшенных в желудок, его покачивало на гипнотических волнах умиротворения и блаженства. Безусловно, работа аптекарем имела свои преимущества, и он без сожаления воспользовался ими, чтобы заглушить тошнотворные сны, мучавшие его уже вот две ночи подряд.

Первый сон перепугал Матса до смерти: волк, склонившийся к кроватке Фриды, насыщался ее безжизненным телом. Но он с этим справился. То, что приснилось накануне, едва не нокаутировало его рассудок. Тварь, принявшая облик волка, по-прежнему насыщалась за счет соков и плоти мертвой Фриды. Сквозь жалюзи просачивались жалкие полоски уличного освещения, добавляя ужасу реализма. А потом чавкающая тварь повернулась к застывшему Матсу.

На него таращилась Хелен.

Каким-то образом женщина, давшая жизнь двум его дочерям, умудрилась влезть в волчью шкуру. Осталось только ее лицо, казавшееся нелепым розыгрышем. Она чавкала, далеко выпячивая перепачканные кровью губы. На зубах что-то хрустело. И ни намека на разум в пустых глазах, лишенных какого-либо цвета.

Матс очнулся от кошмара с закушенной простыней. Это спасло мирно спавших домочадцев от его лихорадочного вопля. Остаток ночи он просидел у кроватки Фриды, а с утра отправился на работу, где первым делом «прописал» себе достойное успокоительное. Одна синенькая после кофе, полторы на обед и две перед ужином.

– Папа, а ты знаешь секрет? – спросила Фрида. Заяц в ее руках раскидывал ножкой наскучившие кубики.

– Какой же, дорогая?

– Моя няня курит.

– Правда?

– Да. А еще Дэгни сбежала, хотя детям надо было прятаться под кроватками.

Матс расплылся в счастливой улыбке. Любовь к Фриде грозила затопить все островки здравомыслия. И успокоительное мощно гнало горячие розовые волны к этим берегам.

– А еще мама недавно нюхала дядю Оскара – как собачка на улице. Только это секрет.

– Дядя Оскар приходит, когда я на работе?

– Когда мама сама смотрит за мной, – поправила его Фрида.

В груди Матса вспыхнула мощная лампа злости и ревности. Вспыхнула и погасла. Какая-то его часть, отрицая прожитые вместе годы, всегда подозревала, что Хелен с ними ненадолго. Или это он ненадолго с ними? Матс не знал ответа, но зато отлично умел тихо смеяться. Что он и сделал.

– И… многое ты увидела?

– Я ушла: мне неинтересны игры собачек.

– Мне тоже, – по секрету шепнул ей Матс.

Фрида внимательно посмотрела на него, а потом обняла.

Матс улыбнулся и ощутил на щеках слезы счастья.

34. Женщины полицейского участка

Берит восприняла новость о смерти Кристофера и завале на Утесах Квасира с поразительным хладнокровием. Когда Ингри, сопровождаемая Лукасом, вошла в полицейский участок, сержант как раз пыталась выпить кружку горохового супа. Хозяйка «Аркадии» не стала церемониться и вывалила всё сразу. Она не ждала сочувствия, но его, как ни странно, ни у кого и не нашлось.

Берит, позабыв про суп, распрямилась и уставилась неизвестно куда. Предположительно, на полку с законами Норвегии и разноцветными методичками. Настоящий образец цинизма и профессионализма, восседающий на рабочем месте. Именно так и подумала Ингри, разглядывая оцепеневшую девушку.

Немногим лучше выглядела Сульвай. Она так и не успела подняться из-за стойки приема обращений и отправиться домой, чтобы прийти в себя после дня, проведенного в обнимку с телефонной трубкой. А сейчас и не смогла бы. Ее челюсти прекратили свое бесконечное движение, словно жевательная резинка обернулась клеем с ароматом вишни. Глаза напоминали вылепленные из слёз шарики.

– Попей. – Ингри взяла кружку супа и поднесла к губам застывшей Берит.

Та раскрыла рот и сделал машинальный глоток. Гороховый концентрат с гренками слегка оживил ее.

– Надо… надо… – Она закашлялась и протерла щипавшие глаза. – «Гунфьель» давно закрыт, так что техники для разбора завалов в Лиллехейме и в помине нет. Можно найти какой-нибудь бульдозер, или экскаватор, или…

– Не надо, – мягко проговорила Ингри.

Сульвай посмотрела на хозяйку «Аркадии» как на сумасшедшую:

– Там же твой сын, господи боже!

– А еще там бродит тварь, устроившая всё это.

– О чём ты говоришь? – Голос Берит едва звучал, и она взяла кружку и сделала еще один глоток. – О чём ты говоришь, Ингри?

– Я знаю, что вам обоим был небезразличен Кристофер. – Ингри отметила острые кинжальные взгляды, которыми обменялись Берит и Сульвай. – Но сейчас там опасно. По крайней мере, с наступлением темноты. Лиллехейм намеренно отрезан от мира. И я видела ту тварь собственными глазами.

– И эта тварь подняла волны и завалила Утесы Квасира?! А потом прикончила твоего сына, чтобы ты могла утешать себя этой безумной историей?! – Сульвай вскочила со своего места. Ее лицо пылало от гнева. От крика все жилки и вены на ее шее приобрели нездоровый рельеф. – Да ты больная на всю голову, Ингри! Катись к чёрту!

Она выбежала из полицейского участка – маленького островка закона, чье население со смертью Кристофера уменьшилось вдвое.

– По ночам в окрестностях Лиллехейма что-то бродит, Берит. И это что-то мало похоже на обычного зверя, – произнесла Ингри и тоже встала. – Боюсь, завтра лицо городка исказится еще сильнее. Мы должны быть готовы.

Она так и не сказала о пистолете, который забрала из багажника служебного «вольво». Как только оружие выместит ее ярость, Ингри вернет его. Но не раньше. Поманив задремавшего Лукаса, она направилась к выходу.

За спиной громко разревелась Берит.

Выйдя на улицу, Ингри всхлипнула. А вот сейчас самое время для слёз.

35. Зубы

На ужин опять было что-то, напоминающее расплавленный кусок ржавого металла. Франк мог поклясться, что сегодня в стряпне Анне-Лиссе плавала не только фасоль, но и кусочки, которые, похоже, пытались дышать. Он не стал гадать, что это за дрянь, и безропотно всё умял. Так же поступил и Андеш. День, проведенный в Козьей Норе, напоминал строгую диету, потому что никто не догадался взять с собой даже куска хлеба.

В животе возникли бурлящие спазмы, вызванные растворением проглоченного шлепка ржавчины, и Франк помчался на второй этаж в туалет. Он, конечно, мог сходить и на первом, но Анне-Лиссе уже провоняла его куревом, а его вполне устраивал более естественный запах.

В коридоре уши Франка уловили подозрительные звуки. Они доносились из кладовки, куда они с братом забрасывали ненужный хлам вроде порванных футбольных мячей, досок для шалаша и вонючих лоскутов кожи, из которых когда-то планировалось пошить крылья для прыжков с крыши. Сосущие звуки и мычание доносились из-за двери.

Ничего не понимая, Франк заглянул в кладовку и вскрикнул.

Андеш, со слезами на глазах и с перепачканным кровью подбородком, ковырял у себя во рту старыми плоскогубцами, оставшимися