Юлия Шолох - Тихий омут Страница 27

Кирилл подходит, когда начинает садится солнце. Пора, говорит его взгляд. Уходить дико не хочется, тут так хорошо. Катя — настоящая хохотушка, а Лена, блондинка — невозмутимая, как скала. Они обе мне ужасно понравились.

— Нам пора, — извиняющимся тоном говорит Кирилл Кате, — еще раз с праздником.

— Встретимся еще, мы тут до осени торчать будем, — говорит Катя.

— Может быть — поправляет ее Лена и я ухожу, слыша уже ставшую знакомой перепалку.

— У тебя есть брат Стасик? — интересуюсь по дороге. — Лет тридцать и очень суровый?

— Стас, — поправляет Кирилл, улыбаясь, — Да, примерно такой и есть. Троюродный. Боюсь только не очень общительный, так что я стараюсь никого обычно не обнадеживать.

Вот как, заметил все-таки Катину заинтересованность!

— Он… Как ты?

— Да, мы все как я, — кивает Кирилл. — Познакомлю, когда вернется, если хочешь.

— Ну, если послезавтра у меня ничего не получиться, думаю, я познакомлюсь сразу со всеми, чего мелочится, — бездумно говорю я и тут же глупо смеюсь. Остановиться получается не сразу, смех никак не заканчивается, и Кирилл молча меня обнимает. Он прижимает меня к себе до тех пор, пока смех совсем не проходит и мое дыхание замирает только оттого, что он так близко.

Когда мы подходим к дому, уже почти темно. Я иду в душ и засыпаю уже по дороге в комнату. Еще две ночи до полнолуния.

Сон медленно отступает. Я потягиваюсь, мурлыча что-то под нос. Свежий воздух из окна приманивает меня. Я быстро иду туда и, высунувшись далеко-далеко, хохочу от удовольствия. Прямо передо мной — лес, никаких каменных капканов, никаких запоров, я могу выйти и туда попасть.

Возвращаюсь в комнату, чтоб себя осмотреть. Зеркала тут нет, морщусь недовольно. На мне футболка, я не стала вчера после душа переодеваться. Мне она не нравиться, я ее снимаю. Где что-нибудь красивое?? Начинаю искать в вещах, нахожу розовую сорочку. Плаща нет, злюсь.

Вдруг как удар — Кирилл! Я чувствую, он стоит за дверью и не входит. Боится? Замираю и медленно крадусь к двери. Так и есть — стоит прямо рядом со входом, опираясь на стену, руки сложены на груди. Спокойно смотрит на меня и ничего не говорит. Потом он понимает, что я раздета и вздрагивает. Нет, взгляд не отводит, только концентрируется на лице.

— Кирилл… — шепчу я. Он молчит.

Почему я не одета?

Я начинаю медленно кружить перед ним. Он наблюдает за мной, но от стены не отходит. Делаю шаг к нему. Я хочу что-то от него! Хочу его поцеловать, и чтоб он меня обнимал. И я уверенна, у него найдется для меня пара приятных сюрпризов! С нетерпением делаю еще шаг, его глаза расширяются.

Почему он молчит?

Почему я неодета?

Отрываюсь от его глаз и смотрю на сорочку в своей руке.

Потому что… это не я. Меня сковывает страх, но на ней это никак не отражается. Она все еще держит сорочку, но начинает заново кружить вокруг Кирилла. Нет, не она — я.

— Остановись, — прошу я, но она только плечом дергает. И все-таки я ее удерживаю, последнего шага она не делает.

— Какая красивая сорочка, — думаю я, — она отлично подойдет моим глазам, одень ее, — сонно шепчу.

Она снова отрывает глаза от Кирилла и смотрит на то, что держит в руке. Больше ничего не происходит.

Не знаю, сколько это продолжается. Я говорю с ней, пытаюсь обмануть, отвлечь, кричу — бесполезно. Все еще чем-то сдерживаю, но на самой грани. Кирилл нерушимо так и стоит у стены.

Я начинаю злиться. Мне дико хочется дотронутся до Кирилла.

Я в полной тишине, замираю перед броском. Мои руки покрываются чем-то шипящим, я хочу получить Кирилла и мне ничто не помешает! Я поднимаю ногу, чтобы сделать последний шаг и я же в ужасе замираю. И тут… он широко мне улыбается.

Дикая злость охватывает меня дрожью. Он для нее — просто вещь, игрушка, которую она желает получить сейчас, но надолго эта игрушка ее не заинтересует. Но я его люблю, он не вещь, он моя жизнь! Я не позволю тебе обращаться с ним, как с предметом, я в ярости, очень странное чувство — злость внутри злости, как пирожок с начинкой. Нет! С шипением отворачиваюсь и одеваю сорочку.

Слышу, как судорожно вздыхает Кирилл.

Впрочем, выиграв раунд, я все еще не знала, что делать. Меня сильно привлекало окно, я думала о зеркале но… я снова чувствовала запах Кирилла. Неужели это опять сейчас начнется?

— Хочешь погулять в лесу? — слышу его голос. Лес, мои глаза загораются и я неспешно иду к лестнице, через кухню, распахиваю дверь и по траве, такой мягкой, через калитку иду дальше, к деревьям.

Тут пролегает мягкая граница от обычного поля, отяжелевшего от человеческих капризов, до леса, который дышит. Я ахаю, наблюдая, как сжимается ведьма от бесконечного чувства слепой любви. От любви к лесу и жизни, которым он дышит.

Еще несколько шагов, и за спиной сомкнулась мягкая зеленая стена. Ведьма опускается, садится прямо на землю, скрестив ноги и замерев как статуя — мое зрение расплывается и со стороны я понимаю, что происходит — какой-то своей частью, больше принадлежащей ей, чем мне, мы сливаемся с лесом, мы смотрим и дышим вместе с ним.

Я изо всех сил пытаюсь уловить ее мысли, что она думает? Пытаюсь услышать, разобраться и понять, и когда оставляю попытки и сдаюсь, внезапно все появляется как на ладони — она не думает, она отключила все ощущения и желания и просто смотрит, как будто привыкая к чему-то, чего давно не видела, вживаясь назад в среду, где ее место.

Раньше я видела два состояния своей ведьмы.

Первое — злость, ярость и желание мстить, портить, делать плохое. Каждый раз, когда я чувствовала обиду, несправедливость или пыталась себя защитить. Если подумать, естественная реакция любого человека, но мы, не имея возможности тут же проучить подлецов, просто затаиваем обиду в себе и живем дальше. А если бы мы могли одним щелчком поставить зарвавшегося недоумка на место? Сколько из нас удержалось бы и не применило силу? Сколько бы удержалось, если бы не имели никакого опыта сдерживаться, как ведьма?

Второе — желание что-то получить. Кирилл прав, желание получить его подстегнуло мою ведьму действовать быстро и решительно, набирая силу, необходимую для достижения цели. Кто из нас смог бы удержатся и не применить силу, если бы мог это сделать? Сколько людей смогло бы остановится?

И третье, то, что делало сейчас ее для меня непонятной, но вызывало затаенное уважение и признательность.

Все так или иначе думали о смысле жизни и устройстве мира. Кто-то решил, что это вопрос неразрешимый и надо просто жить, так как все определено свыше и ничего от нас не зависит. Кто-то, что мы не способны понять его в своем человеческом воплощении. Кто-то уверен, что все взаимосвязано, и ничего не умирает и не пропадет бесследно. Кто-то, что все это случайность и человечески разум просто нелепая нейронная связь мозга, пропадающая после смерти раз и навсегда.