Далия Трускиновская - Темная сторона города (сборник) Страница 27

– Я проверю.

Вид у Ореста был усталый, даже галстук сбился набок. Будь у них другие отношения, Ивана бы поправила ему галстук, но сейчас она сидит, вцепившись в сумочку, и молчит.

– А вот вы мне скажите, гражданка, в каких вы отношениях были в вашей жиличкой?

– Это… – у Иваны на миг перехватывает дыхание. – В каком смысле?

– В прямом. В самом прямом. Не ссорились?

Ивана выпрямляется – на скулах ее горят два красных пятна, а глаза смотрят перед собой прямо и строго, даже некоторым образом задумчиво.

– Это значит, – говорит она тихо, – она мертвая, убита. Нет, погодите… И вы теперь подозреваете, что я ее убила, а к вам вчера пришла, чтобы замести следы. Я тоже детективы читаю. И теперь вы говорите мне «гражданка» и будете проверять мое алиби и что там еще? Следы крови на ковре? У меня есть ковер, да. А алиби нет. Откуда? Я живу одна. То есть вот была Анастасия, а теперь вот одна.

Она помолчала.

– Понимаю ход ваших мыслей. Она шубу купила. А за комнату задолжала. И вот я начала с нее требовать деньги, она сказала что-то… неприятное. Обидное. Она могла, Анастасия. И я вошла в состояние аффекта. А потом, чтобы отвести от себя подозрение, пришла к вам. Ну да. Я вас понимаю. Кто рядом, то и убил. Если убита жена – тряси мужа. И наоборот.

– Да, – согласился Орест, – в девяноста процентов случаев. По крайней мере, в пособии по криминалистике так написано…

Ивана подумала, что это – первое его серьезное дело. Молодой, но неопытный следователь лицом к лицу с хитрым, коварным преступником. То есть с ней, с Иваной. И вся его карьера теперь зависит от того, раскроет ли он. В детективах всегда так.

– Женщины удивительно сильными делаются в состоянии аффекта, – Ивана со значением кивнула, – особенно моего типа. То есть худощавые и с тонкой костью. У меня знаете, какой размер ноги? Вы удивитесь.

Называя размер, она слегка приврала.

– Скажите, – покорно говорит Орест, – а вам не кажется, что вы мне пытаетесь заморочить голову? Строите из себя…

– Эксцентричную старую деву? А на самом деле я и есть убийца?

Она смолкла и задумалась. А ведь в самом деле, смогла бы она, Ивана, убить Анастасию? Во время ссоры, например… Нет, Анастасия сильнее, моложе и вообще девица крупная. Себя в обиду не дала бы. Уж скорей, наоборот, она Ивану бы придушила, если что.

Орест вздохнул, поднялся из-за стола и полез в сейф. Извлек оттуда пакет и вывалил содержимое пакета перед Иваной, которая уже было протянула руку.

– Нет-нет, не трогайте.

Сам он демонстративно натянул перчатки и показывал Иване один предмет за другим, точь-в-точь фокусник в цирке.

– Это ее сумочка, да. – Ивана кивнула, подтверждая. – То есть похожа на ее сумочку. Нет, точно ее, я помню эту пудреницу. Там на крышке лебедь как бы выдавлен. Помаду не помню, но она ее цвета. Она красным губы красила, Анастасия. А где ее нашли? В Старом парке?

– Здесь я спрашиваю, – сурово сказал Орест. – А почему вы думаете, что в Старом парке?

– Сумочка мокрая изнутри, – говорит Ивана. – Подкладка сырая. И вон, старая хвоя прилипла. Вон иголка, видите… В скверах старую хвою убирают.

Он что, совсем желторотый, этот Орест? Никаких аналитических способностей.

– Ну да, – неохотно ответил Орест, – в Старом парке. В кустах… Собаку там выгуливал пацан один, собака и нашла. Охотничья собака, спаниель.

– А… ее? Анастасию?

– Ее тоже нашли, – сказал Орест и замолчал.

Он молчал долго, и Ивана не выдержала:

– Мне надо… опознавать ее?

– Опознали уже, – Орест все слова выталкивает неохотно, словно бы ему неприятно было об этом говорить, во всяком случае – Иване. Уж не потому ли, подумала Ивана, что она, Ивана, оказалась права, а он, Орест, в дураках? – Управляющий цветочного магазина опознал. Он говорит, у нее на пояснице родинка была… в форме розочки.

– Родинка, гм… – говорит Ивана, – на пояснице.

– Ну да, гм… Но он все выходные дома был, жена подтверждает. Так что тут все чисто. Более или менее.

– А… это все, что там было?

– В сумочке? Документов не было, точно. Ключей тоже. Блокнота, записок… ничего. Только вот это. Ну, как бы предметы первой необходимости. Пудреница, помада. Даже перчаток не было.

– Она их в кармане шубы оставила, – говорит Ивана.

Ивана закрывает глаза, потом открывает.

– А это что? Тоже в сумочке у нее было?

Не букетик даже, какой-то пучочек. Впрочем, перевязан ленточкой, так продавщицы обычно перевязывают цветы, одним стремительным движением заставляют эту ленточку завиваться, будто бы девичий локон. Но эти такие жалкие и чахлые, что даже ленточки не заслуживают. Они бы, наверное, совсем увяли, не пролежи сумочка все это время где-то в подтаявшем снегу…

– Тоже было, – Орест вздыхает и с отвращением смотрит на букет.

– А можно… я заберу его?

– Это улика, – поясняет Орест, – она в описи есть. Нельзя.

– Он же совсем завянет…

– Все равно нельзя.

– Я тогда зарисую их… Можно?

Ивана извлекает из собственной своей сумочки блокнот и цветные карандаши. Она хотела забежать к молодому Янеку, показать ему шоколадниц и, может, внести кое-какие коррективы, если ему что-то в голову стукнет, но, похоже, сегодня ей будет не до этого.

– Наверное, можно, – уныло соглашается Орест. Он предпочел бы, чтобы Ивана наконец ушла, поскольку узнал все, что хотел, но он уже достаточно знает Ивану, чтобы понять, что так просто отделаться от нее не удастся. – Зачем он вам только, веник этот?

– В вашем деле все важно. Любая мелочь. А скажите, – Ивана встряхнулась и сурово поглядела на Ореста, – это и правда ваше первое серьезное дело?

– Смотря что считать серьезным, – неопределенно говорит Орест. – На нас еще и Вермеер висит. То есть его городское управление под свой контроль взяло, но кража-то совершена в нашем округе. Нарисовали?

– Сейчас… Только вот этот еще, желтенький. А скажите… Как ее убили, Анастасию?

– Ее задушили, – Орест опять вздыхает, – потому и… если честно, хотя вас нельзя сбрасывать со счетов, вы… ну, словом, очень сильные руки нужны были. Вы свободны, гражданка.

– Не сомневаюсь. – Ивана спрятала блокнот и карандаши в сумочку и встала, прижимая сумку острым локтем к боку. – Так я пошла?

– Идите, – устало сказал Орест и прикрыл глаза.

А день переливался и смеялся, и никакого никому дела не было до бедной Анастасии. На углу с лотка торговали жареными каштанами и засахаренным миндалем, толстые голуби ходили вперевалку меж гуляющими, подбирали крошки… Мимо Иваны процокала подковками по брусчатке белая лошадка, запряженная в открытую повозку, сейчас пустую, без седоков… Возница в камзоле помахал Иване рукой, и она с достоинством кивнула в ответ.