Александр Варго - Особь Страница 28

Мефодий Николаевич и Лида поселились на последнем, четвертом этаже административного корпуса. И не только потому, что место это казалось самым безопасным. Отсюда прекрасно просматривалась не только вся территория Центрального зоопарка, но и ближайшие подходы к нему: широкий, но безлюдный проспект с рынком напротив, школьный двор, массив многоэтажек за ним. Ученый даже установил на треноге стационарную подзорную трубу с мощным зумом и режимом ночного видения – на всякий случай.

Там же была оборудована и лаборатория. Единственным объектом изучения стала Rattus Pushtunus – та самая, выловленная в подземелье теплоузла. Афганская крыса, сидевшая за прутьями сварной решетки, была беременна, и Мефодий Николаевич ожидал, что мерзкая тварь разродится со дня на день. Пока же он скрупулезно вел лабораторный журнал, занося туда самые, казалось бы, незначительные наблюдения.

– Неужели ты думаешь, что твои научные изыскания чем-то помогут? – как-то не выдержала Лида. – Этих тварей по всему району теперь тысячи… Если не больше.

– Имея на руках одну особь, можно хотя бы попытаться узнать, чем можно победить всех, – попытался урезонить Суровцев. – Это ведь лучше, чем вообще ничего. Или предлагаешь просто сидеть и тупо наблюдать за гибелью всего района?

– Никакие крысоловки их не берут, котов они не боятся, ядохимикатов, как я понимаю, тоже.

– К сожалению, тут ты права, – вздохнул Мефодий Николаевич. – На редкость привередливая тварь. И очень умная. Сегодня попытался угостить ее сырым мясом… Обмакнув его предварительно в трехпроцентный раствор мышьяка. И что ты думаешь? Побрезговала, хотя до этого я заставил ее целых два дня голодать.

– Два дня без еды?

– Они вообще поразительно живучие. Даже мощнейший электрический разряд не причиняет ей особого вреда. Не берут ее ни кислотные и щелочные испарения, ни критическое для любых живых существ содержание СО2 в воздухе. Первый раз в жизни с таким сталкиваюсь! Зато я пока выяснил другие вещи. Rattus Pushtunus, оказывается, умеет передвигаться по почти отвесным стенам. Как и у обычных серых крыс, у нее на лапках микроскопические присоски. Впрочем, всем нам от этого не легче. Скорее, наоборот.

– Так и будешь все это время сидеть перед клеткой?

– Хочу дождаться, когда она наконец разродится. Одного крысеныша, как он чуточку подрастет, обязательно препарирую. Может быть, это что-нибудь даст.

Лида по-прежнему выглядела предельно подавленной. Мефодий Николаевич понимал: дело тут не только в депрессии после происшествия на «Политехнической». Девушка до сих пор не получила никаких известий об отце, и это тревожило ее больше всего.

Было очевидно – так дальше продолжаться не может. Ведь любая депрессия рано или поздно найдет выход, и хорошо еще, если это будет всего лишь слезливая девичья истерика!

Да и помочь Лиде было не так уж и сложно: дом ее отца отстоял всего в четырех кварталах от Центрального зоопарка. Связавшись по рации с правоохранителями, Мефодий Николаевич пообещал им поистине царское вознаграждение: две банки тушенки, пять буханок хлеба и бутылку водки за аренду милицейского БМП вместе со всем экипажем на полтора-два часа.

Конечно, безопасней всего было бы отправиться в путь рано утром, когда шансы нарваться на вооруженных маньяков минимальны. Однако у ментов были свои резоны – посовещавшись, они объявили: боевая машина пехоты будет у главного входа в зоопарк прямо сейчас.

– Ну что, Лида, может, заберем твоего папу сюда? – серьезно прикинул Суровцев, залезая внутрь БМП. – Ему тут и работа найдется… почти по специальности.

– Если он сам захочет, – девушка выглядела явно повеселевшей. – Главное, до его дома добраться без приключений.

Заурчал двигатель, и камуфлированный броневик, принюхиваясь к асфальту пулеметным стволом, неторопливо отчалил от центрального входа Центрального зоопарка.

Глава 23

– …так, что у тебя? Золотое кольцо с камушком? Нет, на упаковку детского питания не поменяю, слишком мало. Тут эти побрякушки на хрен никому не нужны, одна только я их беру. Еще что-нибудь сверху дай, – огромная бабища, эдакий ядреный и несъедобный продукт базарного отбора, равнодушно протянула девушке старинный перстень с рубином.

– Ничего больше нету, у меня ребенок заболел, кормить нечем… – умоляюще прошептала та. – Вы женщина или нет? У вас что – своих детей нету?! Сделайте скидку! И так сюда чуть добралась! И что – с пустыми руками домой?..

– Все, свободна, – спекулянтка колыхнула жирным подбородком, на всякий случай задвинула объемную продуктовую сумку под прилавок и обернулась к вертлявому юноше с нездоровым испитым лицом. – А у тебя что?

– Вот, – тот вытащил из кармана стянутую резинкой тридцатку блестящих автоматных патронов, похожих на маленькую металлическую щетку.

Бабища оживилась, но не настолько, чтобы выдать свой интерес.

– Украл, небось?

– Поменял…

– Ладно, меня это не касается. Твой товар. Что хочешь?

– Бутылку водяры.

– Не пойдет, – торговка решительно отложила патроны. – Водяру я меньше чем за пятьдесят выстрелов не отдаю.

– А что можешь дать?

– Пол-литра чернил – и то много, – предложила спекулянтка. – Берешь или как?

– А если на более серьезное бухло – что еще надо? – не сдавался молодой алкаш.

Торговка внимательно осмотрела его с ног до головы, уперлась взглядом в разрез рубашки.

– Крестик – золотой? Проба там хоть есть? Добавишь сверху – получишь бутылку ноль-семь…

Несмотря на жесточайшую блокаду и смертельные опасности, ставшие для горожан почти привычными, в Южном округе все еще пульсировала жизнь, и ее ростки пробивались осторожно и робко, словно полынь из-под плотного слоя гравия. Людям надо было как-то существовать: кормить детей, досматривать стариков, добывать хлеб насущный. Холодный расчет и бескорыстное самопожертвование, трусость и геройство, наглость и скромность – все это ежедневно и ежечасно перемешивалось тут, словно гигантская помойка в сепараторе.

По вечерам у супермаркетов, превращенных в центры-распределители продуктов, возникали небольшие стихийные рыночки, вскоре ставшие стационарными. Наряды милиции, часто – с собаками и с тяжелой бронетехникой, – гарантировали относительную безопасность торговцев и покупающих. В налетчиков, маньяков и просто подозрительных стреляли без церемоний. Меновая торговля распустилась махровым цветом; некоторые торговки уже принимали в оплату за продукты не только оружие и боеприпасы, но и драгоценные металлы, ценные бумаги и даже деньги. По слухам, они были каким-то образом связаны с охраной барж, регулярно перевозящих через реку продукты, медикаменты и прочие предметы первой необходимости. Баржи по-прежнему оставались единственной пуповиной, связующей обреченных горожан с остальным городом. Там вроде бы орудовала настоящая милицейская мафия; едва ли не половина продуктов, предназначенная для жителей округа, уходила спекулянтам в обмен на золото, валюту и прочие ценности…

Меновая торговля у базарной бабы шла бойко. Огромная сумка, стоявшая у ног спекулянтки, постепенно худела. К наступлению темноты в бауле не осталось ни одной бутылки спиртного, ни одной пачки сигарет, ни единой буханки хлеба. Сделав подошедшим правоохранителям знак, бабища сунула им объемный целлофановый пакет, в котором многообещающе звякало и булькало, подхватила пустую сумку и двинулась домой.

Жила она в старой панельной пятиэтажке за сквером, темневшим неподалеку от рынка. Местность эта слыла теперь довольно опасной, и спекулянтка опасалась включать фонарик. Карман тяжелил револьвер с опущенным предохранителем – ей уже приходилось пускать его в ход. До дома было метров шестьсот-семьсот, и торговка обычно проходила этот путь минут за пятнадцать. Полнолуние давало прекрасную возможность сократить время хотя бы на треть.

Призрачный свет луны липкими пятнами ложился на ее лицо, под ногами тревожно подрагивали мертвенные световые блики. Миновав искореженную взрывом милицейскую БМП, она свернула на совершенно безлюдный, а потому самый опасный участок пути – узкую тропинку между двумя рядами пирамидальных тополей.

Неожиданно где-то совсем рядом послышался стрекот мотоциклетного двигателя, однако через несколько секунд мотоцикл чихнул и подозрительно стих. Путница остановилась, словно уперлась в невидимую преграду. Конечно, она прекрасно знала о байкере-убийце, о его безжалостности и неуловимости.

На лбу женщины выступил холодный пот. Щеки зардели багровыми пятнами. Больше всего ей теперь хотелось слиться с ландшафтом, раствориться в воздухе, сделаться невидимой. Под ложечкой что-то отчетливо стукнуло, чвакнуло и словно оборвалось с тихим угрожающим свистом. Густой, удушающий страх постепенно заползал в ее душу, неотвратимо заполняя грудину, желудок и мозг, и страх этот, подобно горчичному газу, медленно опускался все ниже и ниже, словно бы превращаясь в холодные острые хрусталики смертельной отравы. Неожиданно пронзительно защемило и одеревенело сердце, в него плеснули жидким азотом, и в ту же секунду кончики пальцев словно онемели.