Чак Хоган - Штамм Закат Страница 28

— Эй, брат! — позвал Фет. — Что, черт побери, ты здесь делаешь?

Безум-Ник повернулся. Стоя на мусорной куче, он сей­час более всего походил на художника, охваченного мани­ей. В своих потных руках Безум-Ник вертел отрезок сталь­ной трубы.

— Время пришло! — заорал он, будто находился на вер­шине горы. — Кто-то должен что-то сделать!

На секунду Фет лишился дара речи.

— Ты хочешь, чтобы поезд сошел с рельсов?!

— Вот теперь ты в курсе моего плана, — ответил Безум-Ник.

Откуда ни возьмись, появились еще несколько кротов, остававшихся под землей. Они неторопливо подошли к куче и уставились на творение Безум-Ника.

— Что ты наделал! — воскликнул один из них. Его звали Пещерник Карл.

Когда-то Карл был путевым обходчиком. Выйдя на пен­сию, он понял, что знание тоннельного мира ему дороже всего на свете, и Карл вернулся в свои любимые тоннели, подобно тому как отставной моряк возвращается в море, потому что не может без него жить. На нем был головной шахтерский светильник, и, когда Карл качал головой, луч лампы мотался из стороны в сторону.

Свет фонаря не понравился Безум-Нику. Он выпрямил­ся на верхушке своей баррикады и испустил боевой клич.

— Я, может, и юродивый, — возопил он, — но так просто меня не взять!

Пещерник Карл и несколько других кротов приблизи­лись к куче, чтобы попробовать разобрать ее.

— Стоит первому же поезду сойти с рельсов, как нас вы­прут отсюда раз и навсегда, — заявил Карл.

В мгновение ока Безум-Ник спрыгнул с кучи и призем­лился рядом с Фетом. Василий распростер руки и сделал шаг к Безум-Нику — ему хотелось разрядить ситуацию, и он надеялся, что уговорит этих людей поработать на него.

— Оставайтесь где стоите... — предупредил Фет. Однако Безум-Ник не был расположен к болтовне. Он

размахнулся и саданул по Василию своей стальной трубой. Фет инстинктивно блокировал удар предплечьем левой руки. Кость хрустнула.

Фет взвыл, но тут же, перехватив гвоздезабивной пи­столет как дубинку, с силой врезал Безум-Нику по темечку. Псих пошатнулся, однако продолжил наступать на Васи­лия. Фет крепко приложил его по ребрам — послышался треск, — затем пнул под колено, да так, что выбил сустав, и только после этого безумец свалился на землю.

— Слушайте! — завопил Пещерник Карл. Фет замер и навострил уши. Далекий предательский грохот...

Василий повернулся и увидел, как вдалеке, там, где рель­сы уходили за поворот, показался отблеск света, словно серебряная пыль легла на изогнутую стену тоннеля.

Это приближался поезд пятой линии, совершающий разворот.

Прочие кроты продолжали разборку завала, но смысла в этом уже не было никакого. Опираясь на стальную трубу, Безум-Ник поднялся и запрыгал на здоровой ноге.

— Ебаные грешники! — завыл он. — Вы, кроты, слепы, все до единого! Вот — они грядут! Теперь у вас нет выбора, только драться! Драться за свою жизнь!

Поезд несся прямо на них, и Фет понял, что времени уже нет ни секунды. Он едва успел отскочить в сторону, из­бежав неминуемой, казалось, смерти. Нарастающий свет фар озарил танец Безум-Ника — сумасшедшую джигу на по­лусогнутой ноге.

Когда головной вагон поравнялся с Фетом, Василий мельком увидел лицо машиниста. Это была женщина. С от­сутствующим выражением она смотрела прямо перед со­бой. Женщина-машинист должна была видеть кучу мусора. И все же она не предприняла торможение. Она вообще ничего не предприняла.

Взгляд ее был устремлен на километр вперед. Это был взгляд новообращенного вампира.

БАММ! Поезд врезался в преграду. Бешеное вращение колес, визг, скрип. Головной вагон пропахал сквозь кучу мусора, взорвал ее, перемолол, протащил крупные облом­ки метров на тридцать и только после этого сошел с рель­сов. Вагоны, следующие за головным, накренились вправо, притерлись к краю платформы в начале петли, пошли юзом, оставляя за собой кометный хвост искр. Затем мо­торный вагон шатнуло в другую сторону, и весь поезд за ним, извиваясь, как стальная лента, стал складываться гар­мошкой в узком пространстве рельсового пути.

Резкий, скрипучий металлический рев казался почти человеческим воплем — визгом ярости и боли. У тоннелей есть свои звуковые особенности, а их «горловое» устрой­ство способствует созданию эха, — вагоны уже давно оста­новились, но жуткий вопль все не стихал и не стихал...

На этом поезде было еще больше тел, гроздьями висев­ших по его бортам. Некоторые наездники встретили мгно­венную смерть — их растерло и размазало по краю плат­формы. Остальные, цепляясь за что попало, удержались до самого конца этого захватывающего крушения.

Как только вагоны остановились, они отделились от по­езда, словно пиявки, отваливающиеся от тела, попадали на землю и тут же начали осматриваться, определяя свое ме­стоположение.

Медленно, очень медленно они повернулись и направи­лись к кротам, которые так и не сдвинулись с места — лишь изумленно взирали на происходящее, не веря своим гла­зам.

Наездники безмятежно и невозмутимо вышли из облака пыли и дыма, окутавшего место катастрофы, — вот только походка у них была странная, крадущаяся, а суставы при ходьбе издавали мягкие хлопки.

Фет быстро залез в свою спортивную сумку и извлек са­модельную бомбу с часовым механизмом, изготовленную Сетракяном. В правой икре он ощутил сильное жжение и посмотрел вниз. Оказалось, что его ногу почти навылет пронзила длинная и тонкая, острая как игла щепка, выле­тевшая из кучи мусора. Если ее вытащить, начнется силь­ное кровотечение, но как раз сейчас Василию меньше все­го хотелось бы пахнуть кровью, поэтому он оставил щепку в ноге — пусть себе сидит в мускульной массе, больно, но терпеть можно.

Ближе всех к рельсовому пути стоял Безум-Ник. Он тоже потрясенно оглядывался по сторонам. Как получи­лось, что столько народу выжило после крушения?

Затем, когда наездники приблизились, даже Безум-Ник заметил, что этим людям чего-то сильно недостает. Он об­наружил в их лицах следы человеческого начала, но это были именно слабые следы, не более того. Скорее похо­жие на жадный проблеск человекоподобного разума, кото­рый можно видеть в глазах очень голодной собаки.

Безум-Ник узнал кое-кого из наездников — это были муж­чины и женщины подземелья. Можно сказать, друзья. Та­кие же, как он, кроты. За исключением, правда, одной фи­гуры — бледного долговязого существа, обнаженного по пояс. Существо отличалось весьма изящным сложением и походило на фигурку, выточенную из слоновой кости.

Несколько прядей волос обрамляли угловатое лицо, краси­вое и одновременно уродливое, обезображенное дьяволь­ской одержимостью.

Это был Габриэль Боливар. Его песни, конечно же, не дошли в свое время до ушей обитателей подземелья, и сла­ва музыканта была кротам не известна, тем не менее все глаза были прикованы к нему — так сильно Боливар выде­лялся среди остальных наездников. Звезда, которой он был при жизни, сохранила свое сияние и в его несмертном состоянии. Одежда Боливара состояла из кожаных черных штанов и ковбойских сапог. Рубашка отсутствовала. Все вены, все мускулы, все жилы были отчетливо видны под его тонкой, нежной, полупрозрачной кожей.

По бокам Боливара стояли две искалеченные особы женского пола. У одной была располосована рука — глубо­кий разрез шел сквозь кожу, мускулы и даже кость, так что было непонятно, на чем держится конечность. Разрез не кровоточил, скорее сочился — только не красной кровью, а какой-то белой субстанцией, более вязкой, чем молоко, но не столь густой, как сливки.

Пещерник Карл начал молиться. Его тихий рыдающий голос был настолько высок, настолько полон страха, что Фету поначалу показалось, будто это плачет маленький мальчик.

Боливар указал на глазеющих кротов, и в ту же секунду наездники бросились на них.

Женщина-тварь подбежала к Пещернику Карлу, сшибла его с ног, плюхнулась на грудь и пригвоздила к земле. От нее воняло заплесневелой апельсиновой кожурой и гни­лым мясом. Карл попытался сбросить ее, но тварь схвати­ла его руку и с такой силой крутанула в суставе, что кость мгновенно лопнула.

Ее раскаленная рука с неимоверной силой уперлась ему в подбородок. Голова Карла откинулась до предела — еще чуть-чуть, и сломается шея, — горло вытянулось и полно­стью обнажилось. Лежа, он теперь видел мир переверну­тым вверх дном, и единственное, что Карл мог разглядеть в лучах фонаря своего шахтерского шлема, были бегущие мимо ноги, незашнурованные туфли и босые ступни. Тва­рям пришла подмога — из тоннелей вывалилась целая орда чудовищ. Это было полномасштабное вторжение в лагерь кротов — твари затаптывали людей и набрасывались по не­скольку штук на одного.

К женщине, лежавшей на Карле, присоединилась вто­рая тварь — она в бешенстве содрала с него рубашку. Карл почувствовал сильный укус в шею. Нет, на нем не сомкну­лись чьи-то челюсти, и не зубы прокусили кожу, — то был прокол, и после укуса что-то с сосущим звуком защелкну­лось на его горле. Вторая тварь разодрала шаговый шов его брюк, изорвала в клочья штанины ниже паха и впилась во внутреннюю поверхность бедра.