Леонид Крупатин - Дню Победы! Крылья в небе Страница 28

 Я ему рассказал, как-то за выпивкой о своей беде, а он не поднимая головы, продолжая закусывать сказал:

 -А я знаю. Потому что у тебя  с похмелья не повышается давление до опасного уровня. Это противоестественно. Я в медицине кое что соображаю. Я же несколько лет работал на скорой помощи шофёром и проявлял любознательность, потому что меня это лично тоже касается, так  как иногда «употребляю», а врачи сказали бы с приставкой «зло», но это не так! Я себя знаю лучше чем они! Ну, что?  Давай проверим тебя на  «вшивость».

 На высоте шесть тысяч метров в разгерметизированной кабине нашей «Элки» за десть минут я не почувствовал никаких симптомов. Бен остался доволен, хотя сказал, что раз на раз не приходится и у человека бывает разное состояние организма. Однажды мы с похмелья повторили такое испытание, но всё было нормально. Он делал на пилотаже перегрузку до 10 крат. В глазах конечно у меня было беспросветно темно, но чувствовал я себя сносно. Была какая-то тупая неясная боль  в мозгах, и беспокойство, похожее на какой-то неосознанный страх. Но это от того, что  я был в чужих руках, то есть пилотировал Бэн. Когда я тоже повторял сам, то этого беспокойства у меня не было. Но вот когда мы стали летать по маршруту на небольшой высоте  по одному часу и двадцать минут,  и без подсоса кислорода,  то сонливость у меня была такая, что, откажи у самолёта двигатель, то я бы наверное и запускать его не стал бы в виду полного безразличия. Но это, конечно, так казалось в том состоянии, но если бы случилось, то от испуга сон в один миг улетел бы прочь. Я Бену признался и он сказал, что мне в «бомбёры» никак нельзя, надо пробиваться только в истребители, потому что  истребитель постоянно в нервной нагрузке. Но он сказал, что  больше за меня не беспокоится, выпуская в самостоятельные пилотажные зоны.

 Как-то раз утром перед полётами, когда мы ещё не были выпущены в самостоятельные полёты, Бэн признался:

 -Я сегодня тяжёленький! Вы меня покатаете! Кто не уверен в себе-выйти из строя!

 Никто не вышел. Мы с ним полетели в контрольную зону – пилотажную зону № 5. Главный её ориентир – центральная усадьба колхоза 2-й Пятилетки. В  центре села пруд, почему-то в форме буквы «Т». Взлетел я нормально, а Бэн сказал:

 -Перед посадкой разбудишь!

 Задание я знал, всё выполнил.Я видел в зеркало заднего вида, что Бэн спит. Я решил (чёрт наверно меня дёрнул), мол я тебя сейчас разбужу! Решил я сделать переворот и вывод из переворота над прудом, где купались сельские ребятишки.Жаль, если кто-то не знает эту фигуру: в перевёрнутом  положении я ввожу самолёт в пикирование, продолжая выводить в горизонтальное положение, выбирая ручку управления на себя. Я перевернул самолёт, хотя высота у меня была уже  меньше тысячи, пошёл в пикирование, выбирая ручку на себя… пруд стремительно увеличивался в размерах и я потянул ручку сильнее…(Л-29 не терпит насилия! Происходит срыв потока и он резко вырывает ручку управления из рук неумелого пилота)…рывок! И самолёт выворачивается в непонятное положение – крылом вперёд. Я  ловлю ручку, выравниваю самолёт, собираюсь опять тянуть на себя, но слышу голос Бэна и чувствую, что управление в его руке:

 -Не ссы в духовку, не порть сухари! Пусть падает! – недовольно пробурчал Бэн и отдал ручку от себя. Мимо за бортом промелькнули вершины пирамидальных тополей на берегу пруда и мы плавно пошли в набор.Если бы я был без шлемофона, наверно у меня волосы на голове стояли бы, как  те тополя на берегу пруда.В восходящем вираже, в наборе высоты я оглянулся на пруд.Там уже не было ни одного "муравьишки".Видно, побежали домой рассказывать про шальной самолёт, пытавшийся сесть на пруд.

 Когда мы уже немного набрали высоту, я почувствовал, что сердце у меня бьётся где-то в горле! И тут я услышал запрос РП(руководителя полётов):

 -Сто шестьдесят четвёртый! Где ты? Я тебя не вижу!

 Я нажал кнопку, хотел ответить, но услышал голос  Бэна:

 -Иван Андреич! Сними заглушки с окуляров!

 -А, Бэн! Это ты? Давай, заходи! Время вышло!

 -Понял выполняю!

 На другой день на разборе полётов  в эскадрильи спецы доложили, что один «шпион» показал на нашем самолёте высоту – 0. В это время самолёт находился в пилотажной зоне №5 под управлением – моим. Бэн сказал:

 -Если там пруд в форме буквы «Т», значит мы посадку совершали? Приборы  ваши выкинуть надо!

 -Приборы новые! Вместе с самолётами пришли!

 -Значит вас выкинуть надо!Логично?

 На том инцидент был исчерпан. Но мне показалось, что Бэн в тот день не был пьян. Он испытывал нас на самостоятельность, как он говорил на «вшивость». Мой случай и ситуации других курсантов нашего экипажа мы разобрали несколько раз  досконально. Кстати я думаю, что испытание нас началось ещё тогда, когда он сказал: Кто не уверен, выйти из строя!  

 Однажды ко мне приехал в гости из Волгограда из моей общаги пацан, лет семнадцати, который попал в общежитие после детдома, хотя ему должны были предоставить квартиру, но сказали подождать и ждал он уже полтора года. Звать его было Павел или просто Пашка. Поскольку мы жили тогда в палаточном городке, то места ему в палатке хватило. Ему было интересно  посмотреть на самолёты вблизи, но ещё была дурная мечта – слетать со мной. Пашка приехал естественно с гостинцами и с бутылкой, а я пригласил Бена. Гостинцы были душевные: банка чёрной  браконьерской икры осетровых пород, вяленый лещ, банка солёных с укропом и чесноком опят. Посидели вечером, выпили и я Бену изложил Пашкину мечту слетать со мной. Бен сказал, что,  если он очень хочет слетать, то это возможно, но не со мной, а с ним и вместо меня. То есть я должен был пожертвовать своим полётом . И ещё два условия: с Пашки причитается бутылка коньяка, а с меня, если  Пашка наблюёт в кабине, убрать и поодеколонить. Я Пашке перед полётом запретил есть даже ужин, не то чтобы завтрак. Наш экипаж утром ушёл с предполётной из нашей методической беседки без меня, а в моём комбинезоне в строю, не в ногу пошёл Пашка. Слетал он с Бэном нормально, драил самолёт после полёта , отмывая прилипших букашек на рёбрах атаки  и переодевшись сразу помчался в посёлок в магазин притащив две бутылки коньяка и две бутылки водки. Пока мы обедали, он уже сидел в палатке с нетерпением  дожидаясь возможности рассказать мне свои впечатления. Выслушать я его смог, но возлияния мы отложили на после отбоя, потому что рисковать при начальстве было равно самоубийству. Если курсанта отчисляли  с лётной службы, то отправляли в солдаты,  на два года без зачёта того срока который отлетал. А к этому времени мы уже отучились и отлетали больше двух лет. Договорились с Бэном  встретиться после отбоя в столовой. Старший повар был свой «алкаш» проживавший в общежитии с инструкторами, а  две его помощницы проживали в посёлке и уходили домой сразу после ужина, помыв посуду.