Андрей Дашков - Слуга оборотней Страница 28

– А я не ошибся в тебе, хотя ты ведешь себя довольно нагло. В любом случае ты уже не успеешь предать. Мы рискуем разве что своими бессмертными душами.

– По-моему, это очень большой риск, не так ли, святой отец? – Шут начал входить в привычную роль. Незнакомец ничего не ответил; похоже, он был целиком поглощен своими невеселыми мыслями.

Молчание длилось долго. Карета медленно кружила по ночным улицам столицы; в темноте гулко цокали копыта лошадей. Во время этого кружения, казавшегося бесцельным и бесконечным, шут вдруг почувствовал какую-то жуткую неотвратимую угрозу. Не менее жуткую, чем магия, изменившая сущность герцога. Тем более что и то, и другое было тесно связано между собой…

– Что ты знаешь о незаконнорожденных детях Левиура? – спросил вдруг человек из Ордена.

– Возможно, они существуют, – уклончиво ответил шут.

– Тогда поинтересуйся, что случилось с ребенком госпожи Солнак, родившимся восемнадцать лет назад.

Дилгус опять поразился осведомленности шуремита. В его памяти всплыла давняя загадочная история. Тогда был убит лекарь Димарк и, кажется, кто-то из слуг Лейны… Украденный ребенок… Оракул Востока… Оружие, доставленное из пустыни… От всего этого голова шла кругом.

Дилгус действительно почувствовал внезапную дикую боль, как будто стальной обруч стиснул череп. Возможно, это были фокусы святого отца. В таком случае его способности намного превышали скромные силы шута. Однако Дилгус еще пытался соображать.

– Неужели я избран только потому, что меня знают в замке? – спросил он.

– Не только. Еще тебя знает Левиур, и ты сможешь подобраться к нему очень близко.

Шут понял намек. Ему стало еще хуже, хотя в словах незнакомца заключалась неоспоримая логика, противоречившая чувствам.

Карета остановилась. По знаку монаха Дилгусу развязали руки. Он увидел, что его высадили недалеко от дворца герцога. Никто больше не произнес ни слова. Шут понял, ему придется быть готовым действовать каждый день, каждую ночь. Трудно ускользнуть из сетей Ордена, даже если бы у Дилгуса возникло такое желание. Почти так же трудно, как избежать преследования Серой Стаи.

Шут оказался между двух огней. Чтобы остаться в живых ему пришлось призвать на помощь всю свою изворотливость.

Глава семнадцатая

Шут в замке

В следующий раз слуги Ордена побеспокоили Дилгуса во время заупокойной службы.

Отпевали старого маршала Вореза, под чьими знаменами когда-то сражалось все влиятельное дворянство – и нынешние враги, и нынешние союзники. Ворез присоединил к Белфуру обширную южную территорию, которая долго являлась предметом спора с Круах-Ан-Сиуром. По сей день, это считалось его главной заслугой перед монархией.

В похоронах принимал участие сам король. Герцог Левиур также пожелал присутствовать на отпевании в церкви Святого Деверита, и шут послушно последовал за ним.

Пока продолжалась служба, Дилгус, удобно устроившись в тени нефа, наблюдал за герцогом, окруженным тройным кольцом телохранителей. С некоторых пор к нему стало сложно приблизиться. Неужели этот человек являлся врагом королевства и даже не подозревал об этом? Трудно было поверить в такую перемену, но поступки герцога подтверждали слова шуремита…

Монахи в поднятых капюшонах и со смиренно сложенными перед грудью ладонями бесшумно скользили за спиной Дилгуса. Цепочки горящих свечей, казалось, обозначали путь в царство мертвых…

Вдруг шут заметил мимолетную улыбку на губах герцога. Тот смотрел на гроб из полированного дерева, установленный на возвышении. Дилгусу был виден только острый, выбеленный смертью подбородок маршала, торчавший, как маленькая ледяная скала… Итак, герцог улыбался, и шут догадывался почему. Больше у него не оставалось сомнений.

Несмотря на завывания певчих, Дилгус услышал у себя за спиной чье-то напряженное дыхание. Не успел он обернуться, как неизвестный прошептал ему на ухо несколько слов. Дилгус почувствовал сильный запах ладана. Потом сгорбленная фигура в рясе и низко надвинутом капюшоне быстро отошла от него и слилась с десятками неотличимых друг от друга коричневых теней.

Шут с трудом дождался окончания службы. Дилгуса удерживало в церкви только опасение, что его исчезновение будет замечено и правильно истолковано. Вернувшись во дворец герцога, он быстро собрался и, не говоря никому ни слова, отправился в замок Левиур.

Любому проезжающему в те дни по улицам Скел-Могда становилось ясно, что город готовится к осаде. Шут встречал и обгонял дворян и рыцарей из провинции, отряды королевских лучников и меченосцев, повозки беженцев с юга и даже валидийских наемников-одиночек, которых можно было легко узнать по очень длинным волосам. Таким образом, король все же собирал войска в тщетной надежде отразить нападение и, несмотря на изменническую политику герцога. Это облегчало задачу шуремитов. Небольшой отряд вряд ли привлечет внимание в общей столичной сутолоке…

К вечеру Дилгус без приключений добрался до замка. Караванов, направлявшихся в Белфур, становилось все меньше, и первыми отреагировали на это разбойники, перебравшись в более доходные места.

Заметно поубавилось народу и в замке. Неизменным осталось только количество оборотней, стороживших оба внутренних прохода в северную башню и выход на внутренний двор. Два офицера Стаи постоянно дежурили на внешней стене. Для Дилгуса оставалось загадкой, каким образом герцогу удалось сохранить этот отряд в условиях начавшейся войны.

Шут со скучающим видом слонялся по замку до темноты, но при этом его маленькие глазки запоминали мельчайшие подробности происходящего, а сам он становился все грустнее. Задуманное дело казалось ему самоубийственным невыполнимым. Однако требования шуремитов были недвусмысленными, и с заходом солнца Дилгус отправился в свою одинокую обитель под крышей восточной башни.

Здесь он занялся старой и почти безвредной для посвященного сонной магией, в которой был не слишком силен. Он пытался усыпить только тех, кого знал, и тех, чей образ мог вызвать и достаточно долго удерживать в своем сознании…

Перед ним медленно проплывали лица, окруженные пульсирующими золотистыми облаками. Проще всего было со старыми слугами. Он относился к ним с симпатией и почти любовно погружал их в мерцающую и бездонную глубину, помогая тонуть, пока лица не становились просто сияющими пятнами, плавающими во тьме. Тогда он бережно убирал светящиеся нити, тянувшиеся к поверхности, – мотивы пробуждения, хрупкие цепи, к которым были привязаны тяжелые якоря реальности. Он убирал их, посылая холодную волну, как рука снимает со стены паутину…