Александр Дюма - Предводитель волков. Вампир (сборник) Страница 29

Потом идет черная вода. Это следующее действие, его называют неожиданным поворотом.

Инстинктивно рыба по мере сил сопротивляется непривычному течению, которое несет ее, – ничто не говорит о том, что течение таит в себе опасность, но рыба догадывается об этом. И каждая изо всех сил пытается плыть против течения.

Щука плывет бок о бок с карпом, которого накануне преследовала и которому мешала излишне раздобреть; окунь продвигается рядом с линем и даже не помышляет о том, чтобы вцепиться в столь лакомую плоть.

То же происходит и в яме-ловушке для дичи: иногда арабы обнаруживают там одновременно газелей и шакалов, антилоп и гиен, и гиены с шакалами становятся не менее кроткими и дрожат не меньше, чем газели и антилопы.

Но в конце концов силы борцов иссякают.

Мелкая рыбешка, о которой мы недавно упоминали, появляется все чаще; размеры рыбы становятся внушительнее, и подтверждение тому – сборщики, которые начинают уже кое-что выбирать.

Сборщики – это мужчины в простых полотняных штанах и рубахах из хлопка: штаны закатаны выше колен, рукава рубах засучены до плеч.

Они сбрасывают рыбу в корзины.

Ту, которую будут продавать живой или использовать для зарыбления пруда, переносят в емкости с водой. Та, которая обречена на смерть, просто раскладывается на лугу. Она будет продана в тот же день.

По мере того как рыба прибывает, радостные крики зрителей усиливаются. Ибо эти зрители вовсе не те, что зрители в театре. Они собираются здесь совсем не для того, чтобы сдерживать эмоции и, в соответствии с правилами хорошего тона, казаться безразличными.

Нет, они собираются ради забавы и каждому красивому линю, каждому красивому карпу, каждой красивой щуке аплодируют радостно, от всей души.

Виды рыб следуют один за другим, подобно тому как на параде каждое подразделение дефилирует в строго установленном порядке и в зависимости от веса, если можно так выразиться: легкие пехотинцы во главе, респектабельные драгуны в середине, тяжелые кирасиры и артиллерия в хвосте.

Самые маленькие, то есть самые слабые, – первыми. Самые большие, то есть самые сильные, – последними.

В какой-то момент кажется, что вода иссякла. Переход в буквальном смысле загроможден резервом, то есть самыми важными персонами пруда.

Сборщики сражаются с настоящими чудовищами.

Это развязка. Пришел час аплодисментов и криков «Браво!».

Спектакль окончен, наконец-то мы увидим действующих лиц. Действующие лица растянулись на луговой траве. Часть их восстанавливает силы в потоках воды.

Вы ищете угрей, вы спрашиваете, где же угри. И вам показывают трех-четырех несчастных угрей толщиной с большой палец и длиной в пол-руки. Это означает, что угри, благодаря своему строению, по крайней мере на время избежали всеобщего истребления: они проткнули головой тину и исчезли.

Вот почему вы видите людей с ружьями, которые прогуливаются по берегу пруда, и время от времени слышите выстрелы.

Если вы спросите:

– Что это за выстрелы?

Вам ответят:

– Это чтобы угри показались.

Почему же угри выползают из ила на ружейные выстрелы? Почему они стремятся в ручейки, которые бороздят дно пруда? Почему, наконец, будучи в безопасности в глубине ила, – как столько знакомых нам людей, которым хватает благоразумия так на дне и оставаться, – почему они не прячутся там, а стремятся попасть в ручеек, который своим течением подхватит их и обязательно снесет в водоем, то есть в общую могилу? Нет ничего проще, чем ответить на этот вопрос умным головам в Коллеж де Франс, тем более что теперь он связан с рыбами. Итак, я задаю этот вопрос ученым. Ружейные выстрелы – всего лишь предрассудок, а происходит попросту вот что: грязь, в которой прячутся угри, поначалу жидкая, постепенно высыхает – подобно губке, которую отжимают, – мало-помалу становится непригодной для жизни, и в конце концов угри оказываются вынужденными искать свою естественную среду – воду. Лишь только вода найдена – они погибли. Вот почему до угрей руки доходят только на пятый или шестой день после осушения пруда.

Именно на такой праздник было созвано все общество из Виллер-Коттре, Креспи, Мон-Гобера и окрестных деревень. Тибо отправился туда, как и все.

Башмачник больше не работал: он счел, что проще заставить работать на себя волков.

Из рабочего Тибо превратился в мещанина. И ему не оставалось ничего другого, как из мещанина превратиться в дворянина. Он на это очень рассчитывал.

Тибо был не из тех, кто пропускает других вперед. Чтобы занять место в первом ряду, он принялся работать локтями и коленями. Выполняя этот маневр, он задел платье знатной и красивой женщины, возле которой надеялся пристроиться.

Дама дорожила своим нарядом, к тому же она привыкла командовать, что, вероятно, было заложено в ней от природы, ибо, обернувшись и увидев, кто ее задел, процедила: «Мужлан!»

Но, несмотря на грубость, это слово было произнесено такими прекрасными устами, дама была так привлекательна и внезапный гнев настолько противоречил очаровательным чертам ее лица, что Тибо, вместо того чтобы ответить подобным определением – а может, и похуже, – ограничился тем, что отступил, бормоча нечто вроде извинения.

Что и говорить, в ряду достоинств, присущих аристократии, красота занимала первое место.

Представьте старую и уродливую женщину. Будь она даже маркизой, Тибо обозвал бы ее по крайней мере мерзавкой.

Возможно, еще и внимание его было отвлечено: он разглядывал странного мужчину, сопровождавшего даму.

Это был толстый человечек лет шестидесяти, одетый во все черное и ослепительно чистое; но он был так мал ростом, так мал, что голова его едва доставала до локтя дамы, а поскольку она не могла взять его под руку, не согнувшись пополам, то довольствовалась тем, что величественно опиралась ему на плечо.

Увидев такое, только и было, что сказать: античная Кибела, опирающаяся на современного ваньку-встаньку.

Но каким же очаровательным был этот ванька-встанька с короткими ножками, животом, свисающим до колен и заставлявшим трещать штаны, с толстыми округлыми ручками, белыми кистями, выглядывающими из-под кружев, с красным пухленьким лицом, с тщательно причесанной, напудренной, завитой головкой с маленькой косичкой, которая при каждом его движении поигрывала на воротнике!

Он напоминал одного из черных жуков, чей панцирь так мало гармонировал с ножками, что они, казалось, не шагали, а скорее катились.

Вместе с тем лицо его было таким жизнерадостным, глаза навыкате излучали такую доброту, что каждый невольно чувствовал расположение к нему, ибо тут же угадывал, что этот милый человечек занят тем, чтобы проводить время как можно лучше, и прибегает ко всем возможным способам, лишь бы не повздорить с ничтожным и неопределенным существом, которое называется ближним.