Чак Хоган - Штамм Закат Страница 3

Ди был советником королевы Елизаветы I. Будучи не в силах расшифровать таблички, он хранил их в качестве магических предметов вплоть до 1608 года, в каковом году, понуждаемый нищетой, продал таблички — при посред­стве дочери Катерины — ученому раввину Авигдору Леви, обитавшему в старом гетто города Мец, что во француз­ской Лотарингии. Несколько десятилетий раввин, во все­оружии своих уникальных способностей, скрупулезно рас­шифровывал таблички — пройдет почти три столетия, прежде чем кто-либо иной сможет расшифровать похо­жие письмена, — и в конце концов преподнес манускрипт с результатами мучительных разысканий в дар королю Людовику XIV.

По получении текста король приказал немедленно бро­сить старого раввина в темницу, а таблички — уничтожить, вместе со всей библиотекой ученого и его священными ре­ликвиями. Таблички были превращены в пыль, а ману­скрипт — приговорен к заточению в склепе, где уже таи­лось немало запретных сокровищ. В 1671 году фаворитка Людовика XIV маркиза де Монтеспан, жадно охочая до все­го оккультного, тайно организовала изъятие манускрипта из склепа, после чего он оставался в руках Катрин Ла Вуа-зен, повитухи, колдуньи и конфидентки маркизы, — вплоть до момента изгнания де Монтеспан, последовавшего в свя­зи с ее причастностью к истерии, поднятой вокруг дела об отравителях.

В 1823 году книга ненадолго всплыла на поверхность, объявившись во владении печально известного лондон­ского развратника и любителя словесности Уильяма Бек-форда. Манускрипт фигурировал среди книг библиотеки Фонтхиллского аббатства; это аббатство служило Бекфор-ду дворцом утех — там была собрана большая коллекция естественных и противоестественных диковин, запрет­ных книг и шокирующих произведений искусства. Гигант­ский дом аббатства, выстроенный в неоготическом стиле, а также все, что в нем находилось, были проданы в уплату долга некоему торговцу оружием, после чего книга снова исчезла из виду — примерно на сотню лет. В 1911 году она была ошибочно — а может, исподтишка — выставлена на аукционе в Марселе под названием «Casus Lumen»однако манускрипт никто так и не предъявил для осмотра, а сам аукцион был спешно прекращен ввиду загадочной эпиде­мии, охватившей город. Все последующие годы считалось, что манускрипт уничтожен. И вот он — совсем рядом, пря­мо здесь, в Нью-Йорке.

Но — пятнадцать миллионов долларов?! Двадцать пять миллионов?! Найти где-нибудь такие деньги просто невоз­можно. Должен быть какой-то другой путь...

Самым большим страхом Сетракяна — страхом, кото­рым он не осмеливался ни с кем поделиться, — было то, что битва, начавшаяся столь давно, уже проиграна. Что все происходящее — эндшпиль, и королю рода людского гро­зит неминуемый мат, но человечество упорно пытается сделать несколько оставшихся ходов на всемирной шах­матной доске.

Сетракян закрыл глаза, пытаясь совладать с гулом в ушах. Гул никуда не делся — по сути, он только усилился.

Таблетка никогда не действовала на него таким образом.

Едва осознав это, Сетракян замер. Потом поднялся на ноги.

Это была вовсе не таблетка. Гул шел отовсюду. Низкий, плохого качества, но звук все же присутствовал — и не вну­три Сетракяна, а вовне.

Ясно. Они были не одни.

«Мальчик!» — подумал Сетракян. С величайшим усилием он оттолкнулся от кресла и направился к комнате Зака. Тук-тук-тук...

Это мама шла за своим мальчиком.

Зак Гудуэдер сидел скрестив ноги на крыше здания, в котором размещался ломбард Сетракяна. На коленях у него лежал раскрытый папин ноутбук. Зак забился в са­мый угол крыши — это было единственное место, где он мог пользоваться Интернетом, тайком подсоединившись к незащищенной домашней сети какого-то юзера, живше­го по соседству в том же квартале. Беспроводная связь была очень слабой — индикатор сигнала показывал всего один-два квадратика, — поэтому поиск в Сети шел с чере­пашьей скоростью.

Заку запрещалось пользоваться папиным компьютером. Вообще говоря, предполагалось, что сейчас он уже спит. Но у одиннадцатилетнего мальчика и в обыкновенной-то обстановке были проблемы со сном — его мучила бессон­ница, причем уже с давних пор, и этот факт ему некоторое время удавалось скрывать от родителей.

Зак-Бессоньяк! Так звали первого супергероя, которого он создал. Это был восьмистраничный комикс, авторство которого полностью принадлежало Закари Гудуэдеру: он его написал, нарисовал и начертал красивым шрифтом все слова — сначала карандашом, а потом тушью. В комиксе шла речь о подростке, который по ночам патрулировал улицы Нью-Йорка, срывая планы всяческих террористов и загрязнителей. И террористов-загрязнителей. Заку ни­когда не удавалось правильно нарисовать складки одеяль­ной накидки, но лица получались вполне сносно, а муску­латура выходила совсем хорошо.

Сейчас город особенно нуждался в Заке-Бессоньяке. Сон был роскошью. Роскошью, которую никто не позво­лил бы себе, если бы все знали столько, сколько знал Зак.

Если бы все увидели то, что видел он.

Считалось, что Зак спокойно дрыхнет себе в спальном мешке с гусиным пухом в свободной спальне на третьем этаже. В комнате пахло как в чулане, как в той комнате с па­нелями из старого кедра, что была в доме его дедушки и ба­бушки, — комнате, которую больше никто не посещал, за исключением разве детей, любящих все вынюхивать и раз­ведывать.

Маленькая спальня, где стены сходились под странны­ми углами, использовалась господином Сетракяном (или профессором Сетракяном? — Зак, видя, как старик вел дела в своем ломбарде на первом этаже, до сих пор не имел четкого мнения на этот счет) в качестве кладовки. Кренящиеся в разные стороны стопки книг, множество древних зеркал, гардероб со старой одеждой... И еще не­сколько запертых сундуков — реально запертых на настоя­щие замки, а не на какие-нибудь подделки, которые легко расщелкиваются, стоит только всунуть в скважину скрепку или стержень от шариковой ручки (Зак уже испробовал и то, и другое).

Крысолов Василий Фет — или Ви, как он предложил Заку называть его, — притащил снизу, из торгового зала, отданный кем-то в залог телевизор «Саньо» — с большими круглыми ручками и дисковыми регуляторами вместо кно­пок — и подсоединил к нему допотопную, еще с игровыми модулями, 8-битную приставку «Нинтендо».

Ожидалось, что Зак будет торчать здесь безвылазно и играть в «Легенду Зельды». Вот только замка на двери спальни не было. Папа с помощью Фета прикрепил к стене решетку из толстых железных прутьев, перегораживавшую окно, — причем прикрепил ее изнутри, а не снаружи. По словам Сетракяна, эта решетка была частью клетки, остав­шейся еще с 1970-х. Отец с Фетом прикрутили ее прямо к несущим балкам.

Зак понимал: они не пытались оставить его внутри. Они пытались оставить ЕЕ — снаружи.

Он поискал персональную страничку папы на сайте Центра по контролю и профилактике заболеваний и уви­дел лишь: «Страница не найдена». Значит, они уже вычи­стили ее из правительственного портала. Поиск по ключе­вым словам «доктор Эфраим Гудуэдер» вывел Зака на массу новостных ссылок. Доктор Гудуэдер объявлялся дискреди­тировавшим себя чиновником ЦКПЗ, сфабриковавшим видеозапись, на которой якобы показывалось убийство че­ловека, обратившегося в вампира. Сообщалось, что он за­грузил эту запись в Интернет (на самом деле, это Зак за­грузил видео — тот самый клип, который отец запретил ему смотреть), с тем чтобы в личных интересах использо­вать истерию, поднявшуюся вокруг солнечного затмения. Вот это последнее было вообще г. собачьим. Какие такие «личные интересы» могли быть у папы помимо того, что он пытался спасти жизни людей? Один новостной сайт со­общал о Гудуэдере следующее: «...всем известно, что он ал­коголик, ввязавшийся в сомнительную борьбу за попече­ние, а теперь этот человек, надо полагать, еще и пустился в бега вместе с похищенным им сыном». От этих слов у Зака внутри похолодело, словно там образовался кусок льда. В той же статье дальше говорилось, что в настоящий момент местонахождение бывшей жены Гудуэдера и ее дру­га остается неизвестным — судя по всему, они мертвы.

В последние дни всё действовало на Зака тошнотворно, однако ложь в этой статье была особенно ядовитой. Все вра­нье, все до последнего слова. Да знают ли они правду? Или... им до лампочки? Или, может, они используют беды, обру­шившиеся на его родителей, для своих собственных целей?

А обсуждение в Сети? Комменты были еще хуже, чем сами статьи. Сейчас Зак не мог отвечать на все эти вещи, которые анонимные комментаторы наговорили о его папе, не мог реагировать на их фальшивую спесивую пра­ведность. Он должен был разобраться с ужасной правдой о его матери, дать отпор тому пошлому яду, который из­ливался в блогах, — что же до народа на форумах, то он просто ни черта не понимал.

Да и можно ли понять это? Как оплакивать того, кто, по сути, не умер? И как бояться того, чье желание быть с то­бой рядом простирается в вечность?