Яцек Пекара - Слуга Божий Страница 3

— Мой сын, — он вздохнул, словно само слово «сын» наполняло его горечью, — два года назад был осуждён и заточён в тюрьму за убийство одной девушки. Единокровной сестры[16] одного из советников, человека богатого, жёсткого, имеющего большое влияние и много лет ненавидящего мою семью. Бог одарил меня коммерческими способностями, но, несмотря на то, что у меня есть деньги, я ничего не могу сделать, чтобы его спасти… И поверьте мне: я пытался.

— Ну, да, золотой ключ открывает не все ворота, — сказал я. — Особенно такие, которые закрыты на висячий замок людского гнева.

— Хорошо сказано, — согласился он. — Мой сын невиновен. Я не верю, что он мог обидеть ту девушку. Единственное, что мне удалось, это спасти его от петли. Вот только десять лет в нижней башне[17] никто не выдержит.

Родные никогда не верят в преступления, совершённые их близкими. Так было, есть и будет. Матиас Клингбайл не был, в данном случае, исключением, а то, что в его голосе я слышал горячую уверенность в себе, ничего не меняло. Но он был несомненно прав относительно наказания нижней башней. Никто не выдержит десяти лет, проведённых в ней. Болезни, грязь, холод, сырость, голод и одиночество пожирают хуже крыс. Я видел больших, сильных, молодых мужчин, которые после года или двух, проведенных в нижней башне, выходили за ворота тюрьмы согбенными, скрюченными старцами.

— Весьма вам сочувствую, господин Клингбайл, но соблаговолите объяснить, почему именно ко мне вы обращаетесь с этой проблемой? — спросил я. — Служба не занимается уголовными делами, если это не касается преступлений, связанных с нападками на нашу святую веру. А в данном случае ведь об этом и речи нет.

— Знаю, — ответил он. — Но не могли бы вы приглядеться к делу? Вы человек учёный, сумеете отсеять зерно правды от плевел лжи.

Я не знал, старается ли он снискать мою симпатию или действительно так думает. Однако, было именно так, как он говорил. Инквизиторов обучали трудному искусству познания человеческих сердец и умов, что в большинстве случаев позволяло безошибочно распознать правду.

— Господин Клингбайл, городские советы и суды проявляют неудовольствие, когда Инквизиция интересуется делами, которые не должны её касаться. Да и моё начальство, несомненно, не будет в восторге от того, что я, вместо того, чтобы преследовать иноверцев, еретиков и ведьм, занимаюсь обычным убийством.

Святую Службу не волновали гнев, недовольство или жалобы даже богатых, влиятельных мещан (гораздо больше нам приходилось считаться с дворянами, особенно с теми, кто высокородного происхождения), но одним было положение официального посланца Инквизиции, а совсем другим — инквизитора, пытающегося совать нос не в свои дела и занимающегося частным дознанием. Ситуация менялась на противоположную, когда инквизитор натыкался на явные следы занятия колдовством или ереси. Тогда он мог взять власть над городом именем Святой Инквизиции. Однако, если он делал это неосмотрительно, нерасторопно или из низких побуждений, то мог быть уверен, что получит по заслугам за свои деяния.

— Немало заплачу, господин Маддердин, — Клингбайл понизил голос, хотя в пиршественном зале пели так громко, что никто не был бы в состоянии нас услышать. — Только соблаговолите взяться за дело.

— Немало? А именно?

— Сто крон задатка, — произнёс он. — А если вытащите моего сына из тюрьмы, добавлю тысячу. Ну, пусть будет — полторы тысячи.

Это было поистине королевским вознаграждением. За полторы тысячи крон большинство граждан нашей прекрасной Империи зарезало бы собственную мать, а в качестве бесплатного приложения добавило бы нашинкованного отца вместе с братьями и сестрами. Но величина суммы свидетельствовала также о том, что Клингбайл считал задачу чрезвычайно сложной, и кто знает, может даже опасной.

— Дайте мне время до утра, — сказал я. — Подумаю над вашим щедрым предложением.

— До завтрашнего утра? — Он пожал плечами. — Завтра утром я пойду с этим к вашему другу. — Он указал головой на вход в зал, в котором Вагнер как раз выбивал ритм по столешнице большой, наполовину обглоданной костью.

— Дадите двести задатка, когда появлюсь в Регенвальде, — я принял решение, ибо, во-первых, кроны не росли на деревьях, а, во-вторых, мне нравились сложные вызовы. — А если нет, то вольному воля. — Я посмотрел на Вагнера, который как раз в этот момент упал лицом в миску, полную похлёбки.

— По рукам, магистр Маддердин, — он протянул руку, а я её пожал.

— Да, как зовут этого вашего врага?

— Гриффо Фрагенштайн[18].

— А сына?

— Захарий.

— Хорошо. Сейчас договоримся об одном, — произнёс я. — Не знаю вас и мы никогда не разговаривали друг с другом. Постараюсь приехать к Регенвальд с официальной миссией, если только получу разрешение Инквизиции. Тогда выплатите мне задаток. Если я не появлюсь в течение недели, ищите кого-нибудь другого.

— Да будет так, — согласился он, после чего уже без прощальных слов кивнул мне головой.

* * *

Он не вернулся в пиршественный зал, а пошёл в сторону входной двери. Это была достойная похвалы предосторожность, поскольку, чем меньше людей увидят нас вместе, тем лучше.

Пир длился почти до рассвета. Когда мы возвращались в своё жилище, розово-серый блеск раннего утра уже пробивался через ставни. Я попрощался с Вагнером улыбкой и, обнимая двух девок, скрылся за дверью комнаты. Однако мне не дано было провести время спокойно. Обе девушки как раз прелестно развлекались (в процессе этого развлечения щекотали мои бедра и низ живота волосами, но я как-то обращал внимание на нечто иное, а не на щекотку), когда я услышал крики, доносившиеся из коридора.

— Ты, проклятая шлюха! Убью тебя! — кричал кто-то, и я отчётливо распознал искажённый злобой и хмелем голос Вагнера.

— Барышни, перерыв, — приказал я. Выскочив из кровати и набросив мантию на голое тело, я открыл дверь и вышел в коридор. Я увидел Тадеуша, который склонился над одной из своих девок (лежала, сжавшись у стены) и лупил её кулаками.

— Будешь меня обкрадывать, шлюха? — орал он. — Мало тебе заплатили?

Нагая девушка отчаянно стонала и заслоняла лицо руками. Надо признать, она была стройненькой, а её груди были, несомненно, больше моей головы. Что ж, любезные мои, Тадеуш выбирал девок первым, а бедный Мордимер довольствовался лишь тем, что ему осталось. Впрочем, как видно, может первый выбор был совсем не таким разумным?

Я подошёл к ним, желая успокоить Вагнера милым словом (поскольку Мордимер Маддердин просто-напросто милый человек), но вдруг в руке моего товарища блеснуло лезвие ножа. Я остановил его руку на полпути. Быстрее, чем я успел подумать.