Дина Оттом - Двери в полночь Страница 3

— Ничего, нормально. Только ничего не помню.

— Может, так и лучше, — она опустила голову, — подсознание бережет тебя от плохих воспоминаний.

Мы поговорили еще какое-то время, условившись, что она приведет ко мне следователя, когда он будет звонить, хотя смысла мало — я все равно ничего не помню. Удостоверившись, что умирать я не собираюсь, она немного успокоилась. Минут через двадцать плотных уговоров мне удалось отправить ее домой — спать и есть, с обещанием дать знать, если мне что-то понадобится. Невыносимо клонило в сон, и я задремала.

Однако стоило мне закрыть глаза и поймать первый расплывчатый образ, как дверь снова распахнулась. Я приоткрыла глаза, недовольно ворча и пытаясь разглядеть, кого там черт принес.

Это был самый невероятный мужчина, какого я когда-либо видела. Я даже не смогла бы сказать, что именно в нем так потрясало, но на него хотелось смотреть. Высокий, мускулистый и смуглый, с матово-черными чуть длинноватыми волосами и удивительными прозрачно-желтыми глазами, он шел к моей кровати совершенно бесшумно и легко, как ходят профессиональные танцоры. Черные джинсы и черная же рубашка делали его похожим на тень. Я таращилась на него — что такому красавцу может быть от меня нужно? И — как часто бывает в минуты смущения — совершенно некстати хихикнула.

— И что же такого во мне смешного? — миролюбиво спросил красавец. Его голос походил на смесь мурлыканья с мотором гоночной машины.

— Извините, ничего. Вы следователь?

Он улыбнулся, и я увидела белоснежные зубы — такие бывают только в рекламе.

— Не совсем. Я не из милиции. Мне нужно с вами серьезно поговорить, — он перестал улыбаться, посерьезнев. — Разговор может быть не из приятных.

— А может, потом, когда я отсюда выйду? — взмолилась я. Серьезных разговоров совершенно не хотелось — да и больница — не самое подходящее место для таких бесед.

Он снова улыбнулся.

— Вы одна в палате, так что подслушать нас никто не может. Вы помните, что случилось вчера?

— Нет. Мы уже обсуждали это с Олегом Станиславовичем.

— Понятно. До какого момента вы помните вчерашний день?

— Слушайте, — возмутилась я, — может, представитесь, прежде чем вопросы задавать? Кто вы, вообще, такой?

Он снова улыбнулся. Так бы, наверное, ротвейлер смотрел на лающую на него болонку.

— Здесь болит? — Он быстро пробежал горячими пальцами по нескольким точкам на обеих руках, и я взвыла, хоть и была на обезболивающих. Он улыбнулся еще шире, и мне вдруг показалось, что улыбка у него какая-то хищная. — Меня зовут Оскар.

— Черна, — нехотя представилась я. Мне всегда было трудно говорить свое имя. Оно было слишком необычным для нашей страны. Если имя кто-то и мог посчитать нормальным, то уж его сочетание с фамилией любого заставит фыркнуть от смеха: Черна Черненко.

— Необычное имя, — вежливо улыбнулся Оскар.

— Кто бы говорил, — брякнула я прежде, чем успела что-то подумать, и испуганно уставилась на него. Вдруг разозлится? Но он только коротко хохотнул, и мне опять подумалось про ротвейлера и болонку.

— Итак, вы ничего не помните о вчерашнем вечере, у вас вывихнуты все суставы на руках, какие можно, порваны связки на плечах и запястья опухли. А еще, насколько я знаю, подвернуты обе лодыжки, — в ответ на мой удивленный взгляд Оскар пояснил: — Сказался вашим братом и поговорил с врачом. Надеюсь, вы меня простите.

— А у меня есть выбор? — нахмурилась я.

— Есть. Можете меня не прощать и жить дальше обычной привычной жизнью, — Оскар вдруг заговорил совершенно серьезно, даже тон его голоса изменился. Я удивленно подняла на него взгляд и заметила, насколько изменилось его лицо, став жестким и серьезным.

— Не-не-не! — поспешно выдавила я. — Обычного в моей жизни и так слишком много!

Выражение его лица снова смягчилось, и я облегченно выдохнула.

— Тогда, как только сможете передвигаться, позвоните мне, — он протянул визитку. Насколько скромно, в общем-то, был одет он, настолько роскошной была она: черная с золотыми буквами. — Нам надо поговорить.

— Ага… — удивленно протянула я, разглядывая прямоугольник картона с одним лишь именем и номером телефона. Он положил визитку в ящик тумбочки.

— Не потеряйте. Я не хочу вас снова искать, — и прежде, чем я успела что-то спросить, он вышел из палаты.

3

Я всегда была обычной. За исключением имени, все во мне было средним: рост, вес, лицо, работа, достаток. Хотя последний упорно стремился к планке «ниже среднего». Даже глаза и волосы — серо-голубые и темно-русые, «мышиные». Меня вообще нельзя было отличить от тысяч таких же двадцатипятилетних девушек. Даже образование было средним — продавец. В школе я как-то тоже зависла где-то посередине, будучи слишком гордой, чтобы присоединиться к отбросам класса, держащимся обособленной крепко сбитой (к сожалению, сбитой в прямом смысле) кучкой, и слишком неуникальной, чтобы попасть в его «сливки». Мне не устраивали «темных» — было не за что. Училась я тоже не ахти, так что учителя скользили по мне равнодушным взглядом, который загорался только на отличниках или двоечниках.

Я думала, что надо быть в «сливках», чтобы привлечь внимание мальчиков. Но когда самый желанный хулиган класса стал гулять с главной «отверженной», я поняла — надо просто быть не такой. Другой. Хорошей, плохой — но только не средней. И желание выделиться вскипело во мне. Самым простым способом казалось одеться во все черное, проколоть все, что можно, и придумать себе пафосное прозвище. Но когда я осуществила эту затею, оказалось, что все не так просто: пару дней школа показывала на меня пальцем, а потом снова забыла про мое существование. Я погрузилась в черную массу таких же непонятых и проколотых. К счастью, благоразумие взяло свое, я вернулась к джинсам и кофточкам, вынула из себя половину пирсинга и состригла пережженные черной и белой краской волосы.

Окончив школу, я решила не замахиваться на университет: никаких особенных наклонностей у меня не было. И торговый техникум распахнул мне свои двери — два года прошли в легком тумане однообразия. Подруг у меня не было, личной жизни тоже. Провалявшись все лето после окончания на диване, я пошла работать в средненький салон мобильной связи.

И тут появляется человек с еще более необычным именем, чем у меня, и предлагает изменить мою жизнь. Сделать ее другой. He-обычной. Не знаю, что там у него за разговор ко мне был, но, если он хоть как-то изменит мою жизнь, — я согласна.

Врачи что-то напутали: оказалось, что связки у меня не порваны, а только растянуты и через некоторое время встанут на место. Вообще, мое состояние оказалось совсем не таким плохим, как показалось врачам вначале. Это было странно, но все списали на суматоху, в которой в больницу доставили меня и нападающих.